Владимир Бартол - Против часовой стрелки

Под стук колес перед ней снова вставало все пережитое в эти последние дни. Губы повторяли слова, сказанные дома невестке. Нужно было обдумать, что говорить сегодня вечером. Приходившие на ум слова не нравились ей, и она искала новые, хотя то, что ей надо было сказать и о чем попросить, было так просто! Гораздо труднее, даже невозможно было угадать, что она услышит в ответ. Вначале она придумала такой ответ, какой ей хотелось бы получить больше всего. И сама испугалась своей дерзости. Потом ей пришел в голову другой, более вероятный, и мороз пробежал по коже. Однако мысли возвращались именно к этому ответу. Что ж, по крайней мере, не будет разочарования! Боль и тревога, с которыми она отправилась в путь, стали еще больше.

Дорога в город всегда казалась ей невыносимо долгой. Всю жизнь она считала минуты, как скупец монеты. Но сейчас она с удивлением обнаружила, что поезд уже промчался через Солканский мост и подходил к зданию вокзала. Неужели приехали? Она поднялась, когда выходили последние пассажиры, завязала платок и взяла с полки сумку.

Между тем сумерки сгустились, наступила ночь. Затемненные улицы мерцали синеватыми огнями. При этом мрачном освещении люди двигались, будто тени, мертво смотрели плотно замаскированные окна домов. За углом, пронзительно звеня, скрылся трамвай.

Уршула остановилась и огляделась; она вдруг забыла, куда и зачем идет. Потом, с трудом собравшись с мыслями, встрепенулась и пошла дальше. Ей надо было на другой конец города, ходу на полчаса. Эти полчаса дались ей тяжелее, чем вся дорога в город. Скажи ей кто-нибудь, что ее затея напрасна, она от души поблагодарила бы этого человека и почти с радостью двинулась в обратный путь. Она готова была брести ночь напролет, только бы утром все было позади. Впрочем, нереальность своих надежд она и сама сознавала и снисходительно усмехалась своему легковерию.

Из трактиров и кафе, мимо которых она проходила, доносились мужские голоса, в нос ударял запах табака, пищи и алкоголя. Вереница серых домов неожиданно оборвалась. На улицу из садов смотрели темные деревья. Снова дома и снова деревья; дома все реже. Уршула остановилась перед мрачным двухэтажным зданием, нижние окна которого были забраны решеткой. Из щели в окне второго этажа падал тонкий, как нить, луч света.

Большие ворота, ведущие в просторный мощеный двор, открывались только для автомобилей. Люди проходили через узкую дверцу посреди ворот. Около нее висела гладкая ручка звонка, как в старинном особняке.

Уршула позвонила нерешительно и робко, боясь нарушить тишину дома. Внутри раздался резкий звук колокольчика. Его слабеющий звон еще не утих, когда в парадном зазвучали тяжелые шаги. Маленькое окошко в дверце со скрипом отворилось. В темноте Уршула не разглядела высунувшегося из него человека, но почувствовала на себе вопросительный взгляд.

— Chi e? Che cosa voleté? [34] Кто это? Что вам угодно? (ит.).

— Я пришла к дочери, — ответила Уршула и смешалась, спохватившись, что ее не поняли. Она силилась собрать в памяти все, что волей-неволей запомнила в последние годы из итальянского.

— Amalia Desanti — mia figlia… Io — madre… [35] Амалия Десанти — моя дочь… Я ее мать… (ит.).

— Aspetate un momento! [36] Подождите минутку! (ит.).

Окошечко закрылось, и шаги замерли.

Уршула сжала губы и задумалась. Дважды она была в этом доме, но у ворот ее держали впервые… Ей казалось, прошла вечность, пока она снова услышала шаги. Тягостное ожидание было еще одним недобрым предзнаменованием.

Загремел ключ, дверца открылась.

— Entrate, signora! [37] Войдите, синьора! (ит.).

Уршула вошла. Молодой карабинер, впустивший ее, карманным фонариком освещал подъезд и лестницу на второй этаж. Она будто пыталась догнать светлый кружок, скачущий вверх по ступеням.

Двери квартиры были незаперты. В захламленную прихожую сквозь стеклянные двери кухни с пестрой занавеской падал тусклый свет.

Дочь сидела возле люльки и шила. Увидев мать, в нерешительности остановившуюся у порога, она отложила шитье, подняла на нее удивленные глаза и встала.

— Добрый вечер, Малка!

Уршула поздоровалась с дочерью за руку, губы ее мелко дрожали. Больше всего ей хотелось броситься Малке на шею и разрыдаться, но она сдержалась.

По лицу и голосу дочери она поняла, что пришла не в добрый час. Ее, как всегда, не ждали, а особенно в этакую пору. И не только это. С болезненной чувствительностью Уршула подмечала, что от встречи к встрече они с дочерью становились все более далекими друг другу. Правда, такой чужой, как сейчас, она ей еще никогда не казалась. С последней встречи Малка и внешне изменилась к худшему — располнела, новая замысловатая прическа не шла к ее и без того крупному лицу. Она вся как-то расплылась, только складки около рта и глаз не смягчились, а обозначились еще резче.