Владимир Бартол - Против часовой стрелки

За долгие годы, проведенные Цмохом в костюмерной, на сцене перебывали все эпохи. Цмох знает, что где-то в Дании жил принц Гамлет, который притворился сумасшедшим, чтобы поведать людям правду. Цмох не может припомнить всех, кто носил этот костюм, заслуживший больше всего аплодисментов и потому повешенный им на почетное место. Старик особенно привязан к этой «трагедии всех трагедий» еще и потому, что изображал в ней вой ветра и шум за сценой и часто снизу отвечал Гамлету, когда тот разговаривал с Призраком. По образам пьесы Цмох составил себе представление о короле и прелюбодейке-королеве, а также о том, как царствуют при помощи кинжала, отравы и преступлений.

Цмох не докапывается до глубины, его взгляд на мир очень прост. Если спросить старика, что такое трагедия, он ответит не задумываясь. Умом он постиг, что трагедия происходит всегда, когда в основе пьесы — человеческие страдания, а в конце — трупы. Темные, преступные силы расставляют силки для человека, отмеченного печатью мечты, и не успокоятся до тех пор, пока мир не будет разрушен. Один тянет в бездну другого, а после всех этих смертей Цмох отряхнет костюмы от пыли и, почистив, повесит их в костюмерной до нового спектакля. «Гамлет» нравится Цмоху еще и потому, что он играет обычно второго могильщика, который пьет водку среди черепов. Хотя режиссер научил его, как исполнять эту роль, пьеса настолько захватывает Цмоха, что иногда он играет по-своему. Многолетний опыт дает ему такое право, когда он выступает в этой всемирно известной драме. Для Цмоха жизнь не рассказ, а роковая схватка, в которой смерть предсказана с самого начала.

На гвозде висят плащ и рапира Мефистофеля. Когда Цмох смотрит на берет с длинным пером, он удивляется, почему так редко ставят «Фауста». С давних пор он интересуется этой пьесой, которая кажется ему столь таинственной. Его привлекает страстное желание Фауста начать жизнь сначала и остаться вечно молодым. Кроме того, в «Фаусте» у него есть особая, невидимая роль. За сценой он завывает, изображая бурю, шум ада и рая; старик гордится тем, что кроме него в театре не найдется человека, который умел бы воплотить в жизнь созданные человеческой фантазией символы ада и рая так, чтобы они потрясли зрителя. Он же раскачивает на одинокой скале трупы трех повешенных. На особом крюке у него в костюмерной висят три мешка, в которые он зашил нафталин, поскольку моль и прочие насекомые страшно расплодились в повешенных.

Он хорошо разбирается в своих костюмах; особенно в чести у него исторические, и он ничуть не стремится к тому, чтобы их осовременить. Лишь иногда он неумышленно позволит себе шутку, переделав одеяния, которые раньше носили святые, в костюмы для разбойников. Шлемы римских воинов он умело приспособил для сцен из Первой мировой войны. В «Валленштейне» актеры играли в костюмах, взятых из всевозможных пьес: «Марии Стюарт», «Микловой Залы» [30] «Миклова Зала» — пьеса словенского драматурга Якоба Скета (1852–1912). , шекспировских комедий; были пущены в ход даже правый и левый разбойники из «Распятия». В его голове скопилось много сведений о разных краях и странах, которые он различает по костюмам. Рядами висят в костюмерной русские бороды и рубашки, стоят высокие сапоги из «Власти тьмы», «На дне» и «Квадратуры круга». Цмоху нетрудно создать на сцене экзотический сад и еще легче — горный или равнинный пейзаж. Только здесь он и несогласен с современной техникой, поскольку убежден, что его метод лучше нового, употребляющего при этом кулисы. «Бог уже создал все при сотворении мира», — защищается он, до сих пор питая предубеждение к технике. Понятно, что исторические пьесы ему больше по душе: в современных играют в «штатском», и его реквизит не нужен. Кроме того, в этих пьесах не сражаются между собой государства, как говорит Цмох, который пришел к выводу, что страны приходят в движение тогда, когда между ними возникают крупные противоречия.

Все костюмы в хозяйстве Цмоха можно заменить, кроме тех, в которых актерам аплодировали больше всего. Ни за что на свете он не согласится, чтобы кто-нибудь надел трико Гамлета, накинул плащ Фауста, облачился в доспехи Дон Кихота, посягнул на костюм Макбета, завернулся в мантию Эдипа или Лира, дотронулся до шляпы с плюмажем Дон Жуана или до других костюмов — например, фрака Конкордата или воздушного платья Яцинты [31] Конкордат и Яцинта — герои фарса Ивана Цанкара (1876–1918) «Соблазн в долине святого Флориана». , за которыми он следит любящим взглядом и из которых каждую весну хотя бы один раз вытряхивает пыль перед тем, как проветрить.