Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю

Быстро слил из нескольких кувшинов какие-то жидкости, встряхнул.

Что-то немощно зашипело, поплыл тощий дымок.

Лавениус сморщился.

— Не получилось, верховный советник… Не изволь казнить. Должно быть, твой приход слишком взволновал меня, — почти весело прокомментировал он свою неудачу.

— Меньше вони будет.

— Тогда взгляни хоть на моих ребятишек! Я боюсь пасть в твоих глазах. Обрати внимание, им нет еще и года, а зубы у них, как у вполне взрослого шакала. У них не будет этой смешной человеческой привычки ходить прямо. Зато в проворстве бегать и прыгать они не уступят горной кошке. Хороши? Сознайся, Януар! Они тебе нравятся?

— Меня тошнит глядеть на твоих «ребятишек»! — отозвался Януар. — Ты знаешь это. Когда ты умрешь и попадешь в ад, надеюсь, терзать тебя будут именно они.

— Неужели я попаду в ад? — с притворным ужасом вскричал Лавениус. — Ты это точно знаешь? Откуда? И расхохотался, безбожный человек.

— Десебр хочет, чтобы сегодня к вечеру Эрика, дочь Даута, уже вкусила твоего настоя.

— Наш юный жених от нетерпения роет землю копытом?

Януар посмотрел холодно:

— Ты не настаиваешь, Лавениус, чтобы я передал твои слова Десебру?

— Пожалуй, что я не настаиваю. Впрочем, дело твое.

— Настой готов?

— Или я зря сижу в этой темнице? Вот он.

Он показал невзрачный глиняный флакон, заткнутый тряпицей.

— Не хочешь попробовать?

Он подманил кошку, греющуюся в солнечном квадратике на подоконнике. Капнул из флакона на пол. Кошка недоверчиво обнюхала, лизнула. Затем жадно вылакала все, что было налито. Даже камень дочиста вылизала.

— Посмотри, что с ней сейчас будет.

Кошка сделалась словно бы пьяная. Вдруг начала двигаться какими-то замысловатыми кругами… затем пала набок, томно отбросив лапы… затем перевернулась на спину… Стала верещать требовательно и страстно. Затем и вовсе уже непристойные вещи стала проделывать.

— Бедная Эрика! — почти искренно сказал Януар. — Неужели она будет вытворять то же самое?

— Чувствовать она будет то же самое… — отозвался Лавениус. — Даже одно только прикосновение мужской руки к ее руке сделает ее покорной и беспамятной, как народ солнпеподобной Фаларии. Этого вы хотели с Десебром?

— Ну… Пожалуй, что этого.

— Я счастлив, что сумел угодить влюбленному Десебру!

— Твои шутки, Лавениус, приведут тебя на плаху.

— Все дороги ведут на плаху. Просто не все проходят эту дорогу до конца. Слышал я, что Даут идет на Перхлонес?

— Тебе-то что беспокоиться? Ты просто лекарь.

— Я и не беспокоюсь. Этот вопрос — к твоим словам о плахе. В случае чего обращайтесь с Десебром ко мне: у меня есть дивная композиция! Стоит только помазать, и отрубленная головенка приклеивается намертво!

— «Намертво» сам себе приклеивай, старый циник. Сколько этого зелья требуется влить в кувшин с вином?

— Лей, не жалей, Януар! Десяти капель хватит даже для глубокой старухи.

Януар взял флакон осторожно и боязливо. Бережно опустил в карман одежды.

Блюдо для дочери Даута было уже приготовлено.

Януар, спустившийся в кухню, спросил у тибериадца, готового взять поднос:

— Эрика, дочь Даута, что-нибудь съела за день?

— Ничего не ела. Ничего не пила. Ничего не пила, потому что пить было приказано ей не давать.

— Сейчас дай.

На блюде появился кувшин с вином и еще один — с водой.

Януар накапал в каждый кувшин из глиняного флакона.

— Неси!

Тибериадец понес блюдо вверх по крутой лестнице.

На одном из поворотов глаза у него полезли из орбит от страха.

Перед ним стоял горбун, направляя острие копья к горлу.

Посуда забренчала на блюде.

Тибериадец затравленно оглянулся — с другого бока его подталкивал Тимур. Лицо Тимура было наполовину закрыто плотной повязкой.

Посуда забренчала и того пуще.

— Осторожно, дружок! — приветливо сказал горбун. — Так ты оставишь бедную Эрику без обеда.

Совместными усилиями они завлекли тибериадца в каморку, здесь же, на площадке лестницы.

Горбун взял у него блюдо, поставил на стол.

— Давай-ка на всякий случай и это… — сказал он, расстегивая пояс с мечом.

— Ва-ва-ва… — сказал тибериадец трясущимися губами.

— Я отдам тебе твой меч, не бойся. Никто и не узнает. Ты лучше скажи мне, дружок, сколько у тебя коров?

— Ко-ко-ко?..

— Смотри не снесись, — заметил горбун. — Именно ко-ко-ко-ров.

— Не-е-е! — наконец выдавил нечто членораздельное тибериадец.

— Плохо, Служишь, служишь, а ни одной коровы нет. А хочешь ведь?