Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю

Он остановился на пороге, не смея сделать и шагу. Все было тихо. Он внимательно и медленно огляделся вокруг. Никаких чужих следов… Поколебавшись немного, все же решился и, неслышно ступая, подкрался к двери, ведущей в столовую. Заглянул в щель.

Франтовато одетый, моложавый блондин, сидевший на диване, смеющимися глазами встретил его взгляд.

— Ох, Николай Николаевич! — облегченно выдохнул Клеточников. — Право, так и разрыв сердца может приключиться… Но, позвольте, каким же образом вы сюда пробрались?

Тот довольно хмыкнул:

— Сие есть глубочайшая тайна, дорогой Николай Васильевич, которую от вас, впрочем, скрывать не буду. Когда я снимал для вас эту квартирку, хозяин вручил мне два ключа. Просто?

— Да уж куда как просто… — отвечал стесненно Клеточников, потирая зачем-то руки.

Он всегда терялся в присутствии этого человека. Николай Николаевич был единственным из организации, кто поддерживал связь с Клеточниковым. И должно быть, поэтому именно он в глазах письмоводителя был воплощением той самой грозной и неуловимой «Земли и воли», которая самим фактом своего неукротимого существования, отчаянно дерзкими актами террора, смелым вольным словом потаенной газеты своей будоражила в тот год всю Россию. Взбудоражила с полгода назад и его, заурядного симферопольского чиновника. Сорвала с места, погнала в Питер с мечтой хоть как-нибудь, прежде чем умрет от чахотки, споспешествовать тому доброму делу, которое делали подпольщики.

Случилось так, что он и вправду оказался полезен революционерам, и он, пожалуй, уже догадывался об этом, — однако пылкое преклонение перед героями подполья, которое привело его в Петербург, оставалось неизменным и естественным образом изливалось всякий раз на Николая Николаевича, с кем он, строжайше (с небывалой для тех лет строгостью) засекреченный, встречался раз в неделю вот уже второй месяц…

— Вы не представляете, как я рад видеть вас! — говорил Клеточников, изредка взглядывая на гостя смущенными глазами. — Шел вот сейчас и размышлял: будет ли такое время и доживу ли я до него, когда мы сможем встречаться и говорить просто так … И вот прихожу, а вы — здесь… Но вы непозволительно рискуете! Сегодня неурочный день, и я ведь мог прийти не один! Хвостов нынче так и напрашивался.

— Вы правы, — серьезно и просто соглашался гость. — Вы для нас человек бесценный, и если я все же решился рискнуть, то это значит… Вы сказали: Хвостов? Кто это?

— Неопасен, уверяю вас. Регулярно одалживается деньгами, вот и весь его ко мне интерес. Случилось что-нибудь худое?

— Да куда уж хуже… — озабоченно отвечал Николай Николаевич. — Нынче ночью арестованы несколько наших товарищей. Не буду скрывать: среди арестованных два редактора «Земли и воли». Один из них — это точно — взят у себя на квартире на Литейном. Пропал также и второй. На квартире его — дом Фредерикса на Лиговке — все нормально. Знак безопасности на месте, жильцы никакого шума не слышали. Тем не менее человека нет… Нынешней же ночью на улице, возле своего дома на Невском арестован, избит и куда-то увезен еще один. Возможно, вы слышали о нем: Отто Гросс… — и, заметив изумление на лице Клеточникова, добавил: — Да, он был тоже наш. Почти наш. Помогал по крайней мере, изрядно… Теперь вам понятно, почему я пришел к вам в нарушение всех правил и запретов?

Николай Николаевич стал раскуривать трубку. Трубка вдруг захрипела, и он страдальчески сморщился от табачной горечи, попавшей в рот.

— О случайности говорить трудно. Они целили в голову организации и попали довольно точно. Внезапность, точность, полная секретность — вот что беспокоит меня больше всего. Сегодня я специально перечитал все сообщения, которые вы успели уже нам передать. Ни единого намека! Даже самого отдаленного! Это дело миновало вас почему-то. Может быть, они стали догадываться о чем-то? Будьте сейчас особенно осторожны, и все же… И все же, Николай Васильевич, попробуйте разузнать хоть самую малость о том, что произошло сегодня ночью. Положенье-то наше, сами видите, каково: мы — как слепые.

Клеточников вдруг всполошился, покрылся пятнами по щекам:

— Но послушайте! Если это дело миновало меня, так ведь это означает, что и другие важные дела могут миновать, и моя теперешняя роль никуда не годится! Никому не нужна?!

— Полноте… — поспешил успокоить его гость. — У меня голова идет кругом, и я делаю предположения самые крайние. Что касается подозрений, то об том помнить надо всегда. А насчет вашей роли… Если даже одно дело из ста вас не минует, то и в том случае — это благо, размеры которого вы, может быть, и не представляете… А насчет сегодняшней ночи, попробуйте… Вот, возьмите немного денег… — с этими словами Николай Николаевич выложил на стол несколько кредиток, видимо, загодя приготовленных. — И не возражайте, пожалуйста! Мы не богаты, это верно, но нам необыкновенно важно знать, что именно вы не нуждаетесь. Особенно сейчас. Можете, хе-хе, кутнуть с нужным человеком, дать в долг какому-нибудь прохвосту…