Уильям Сароян - Отважный юноша на летящей трапеции (сборник)

Однажды воскресным утром после долгой паузы мой телетайп заработал, и я подошел к нему принять и проверить сообщение. Но оказалось, что это не сообщение и не телеграмма. Я прочитал слова: привет, привет, привет. Я никогда не воспринимал машину как нечто, имеющее отношение ко мне лично. Машина обеспечивала связь между чужими людьми, и набранное на ней приветствие показалось мне чем-то из ряда вон выходящим. Во-первых, правила строго-настрого запрещали нецелевое использование машины. Этот телетайпист нарушал дисциплинарный устав компании, и поэтому я забеспокоился об операторе на том конце провода, приславшем мне приветствие. Я набрал слово «привет», и завязался разговор.

Мне было непривычно пользоваться машиной в личных целях. Мы проболтали с другим оператором почти час. Оказалось, это девушка из головной конторы. Я же работал в одном из многочисленных городских филиалов. Мы говорили долго, почти час, и затем я вдруг прочитал слова – «начальник линии» – и понял, что большой начальник вернулся на рабочее место, и придется прервать разговор.

Вдруг в тишине он снова услышал тот фрагмент: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8. Потом снова: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8. Снова и снова. И он обрел для него особое значение: дом, вокруг – чистое пространство, теплое солнце. Потом опять: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8. Он. И она. Дом, земля, солнце, ясный ум и глубокий сон и: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8. Смысл и полнота. И нет чувства растерянности и ощущения, что попал в западню.

Я пытался представить, как она выглядит. Я спрашивал себя, согласится ли она войти со мной в этот дом и помочь мне наполнить его нашей жизнью – быть со мной. Через некоторое время телетайп снова застрекотал: привет, привет, начальник линии ушел.

Все получилось просто восхитительно – нарушение правил распорядка компании и все такое.

В пять часов вечера она пришла из головной конторы в мое отделение. Она не сказала, что собирается прийти, но как только она перешагнула порог моей конторы, я ее сразу узнал – как только я увидел ее лицо, послышалась музыка: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8 в быстром темпе. Это произвело на меня такое сильное впечатление, что я чуть не перемахнул через стойку, чтобы обнять ее и рассказать про дом.

Вместо этого мы завели учтивую беседу.

В шесть часов, когда рабочий день кончился, он проводил ее за город, где она жила. Он разговаривал с ней, и все время ему слышалась музыка. В первый раз за все месяцы он по-настоящему рассмеялся. Она была восхитительна: обладала живым умом, любила пошалить. Казалось, в ее глазах он видит землю, напоенную светом и теплом, способную давать жизнь. На такой земле можно было строить дом, и жить, и быть самим собой.

Вечером он беспрерывно крутил пластинку до тех пор, пока к нему не заявилась хозяйка:

– Мистер Романо, скоро половина двенадцатого, – сказала она.

Они стали добрыми друзьями, и он поведал ей про дом. Сначала она слушала не то, что он говорит, а как он говорит, но через какое-то время уже слушала все, что он хотел высказать – его сумасбродные речи о том, как машины проникают в человека и разрушают в нем все хорошее.

Они перестали работать по воскресеньям и принялись кататься на тот берег бухты, в округ Марин. Каждое воскресенье они гуляли по холмам округа Марин и говорили о доме. Весь сентябрь и октябрь 1927 года они проводили воскресенья вместе на холмах на противоположном берегу бухты Сан-Франциско.

Ощущение растерянности стало мало-помалу проходить. По крайней мере, нашлась хоть одна душа на свете, которая знала о его существовании и придавала значение этому обстоятельству. И на какое-то время ему показалось, будто дом его мечты может воплотиться в реальность, и он войдет в него с ней, улыбаясь, и они заживут в нем – вместе на долгие-долгие годы.

Я уже говорил, что ему было девятнадцать лет.

Долгие-долгие годы . Это любопытная часть. Весь день за телетайпом он слышал музыку: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8 на долгие-долгие годы. Девушка, музыка и будущий дом – все смешалось, и на какое-то время он поверил в неизбежность своих надежд.

Теперь я подхожу к моменту истины. Я не позволю себе написать рассказ.

В августе, сентябре и октябре – по необъяснимым, наверное, причинам, из-за атмосферных явлений, если хотите, – они составляли одно идеальное целое – как мелодия и контрапункт – совершенное, безупречное, а мечта о вечности не казалась фантастикой.

Им хотелось иметь дом. Безумно хотелось. В августе, сентябре и октябре. Они безумно хотели друг друга. И так далее.

Всякое случается. Случается незаметно, потихоньку, таинственным образом. На какой-то миг все кажется именно таким. Потом глядишь – все изменилось и теперь выглядит этак : новая конфигурация, новая кровь, новая земля, новый смысл жизни. И ничего с этим не поделать. Только искусство верно и вечно остается собой – на него всегда можно положиться.