Евгений Комарницкий - Эныч

— В этом я с вами согласен, — слышит майор Степанчук. — Выйдешь бывало…

«Бо-ло-то. А живет в болоте загадочная русская душа, — Степанчук криво улыбается. — Нажрется, сволочь, лежит да хрюкает. Вонь до небес. Взять бы параноика Достоевского и харей во всю эту дерьмовую загадочность…»

— И говоришь сам себе, — слышит майор, — не торопись, Филя. Все мы там будем. Не так ли, товарищ майор?

— Не морочьте мне голову, — говорит Степанчук. — Без вас тошно.

Эдуард Иванович обращает внимание на эвкалипты, вытянувшиеся стройными рядами по обеим сторонам дороги. «Борисовские штучки. Померзнут ведь зимой».

— Ну ладно, бывай, Эдя.

Майор видит, что идущий перед ним скотовоз сворачивет направо и въезжает в ворота Дворца Счастья. Прощально мигает пунцовый бычий глаз. Из-за ворот несется разухабистая народная песня:

Песня исполняется под аккомпанемент отчаянного коровьего мычания.

«Странно. А где же палатка приема стеклопосуды? Где трамвайные рельсы? И куда я, в конце концов, еду?»— удивляется Степанчук.

Машина мчит по незнакомым извилистым переулкам. Вслед ей с тротуаров летят камни и арбузные корки. Выскочивший на проезжую часть молодой голый негр запускает в лобовое стекло ананасом.

— Белая свинья! — кричит негр. — Я, Гоги и Фрунзик твою маму имели! Америка — только для черных!

«Арбузы откуда-то… Ананасы… Мне в этом районе что-то не приходилось раньше бывать. Сегодня же подам рапорт на имя Фаермана-Бжезинского о разбазаривании народных фруктов из спецхранилищ для номенклатурных работников».

Кадиллак Степанчука выезжает на берег бескрайнего голубого залива. Останавливается возле скульптурной группы, изображающих трех стоящих, довольнонагруженных мужчин, держащих в своих вытянутых снегоуборочных конечностях тонкую латунную пластиночку с выбитым на ней — «500 дней». Внизу надпись: «От благодарного американского народа Абалкину, Шаталину, Явлинскому — отцам-основателям новой Российской экономической политики». Рядом с памятником приютился белый домик с колоннами и куполообразной крышей. Перед домиком толпятся демонстранты с плакатом: «Гуманитарная помощь и повышение пенсионного обеспечения, каждому марсианину — участнику конфликта в галактике Зеленого Упыря». Раздаются гневные выкрики: «А!», «О!», «У!», «Ы!». Выкрикам аккомпанирует грохот бубен и тамбурин — группки дефилирующих меж демонстрантов наголоподстриженных долговязых молодых людей в желтом одеянии монотонно вытягивающих из своих недр заветную маха-мантру: «Харе Дядя, Харе Дядя, Дядя Дядя, Харе Харе!».

Эдуард Иванович снимает широкополую стэтсоновскую шляпу, вытирает шелковым платком лоб, поправляет на груди шерифскую звезду. «Где-то здесь должен быть мост». Он оглядывается. Окликает обнаженную фиолетовогрудую девицу в кирзовых сапогах:

— Эй, Мадонна! Подойди-ка поближе!

— Не виновата я, Эдуард Иванович! — оправдывается, дергаясь всем телом, девица. — Не бейте! У меня благодаря экзорсистскому комплексу который год месячные не прекращаются. А Бруклинский мост указом Президиума Верховного Совета к вашему приезду отменили.

— Скидывай сапоги, — командует Степанчук. Девица повинуется. Майор надевает акваланг, маску и, шаркая сапогами по гальке, идет к воде. Заходит в воду по колено, разворачивается и бросается спиной навстречу набегающей волне. Парит в воздухе. Видит под собой рыболовецкий траулер. Замечает на палубе старика Волохонского, облаченного в рыбацкую робу.

— Как дела, лейтенант? — кричит Степанчук.

— Вы обознались, сэй. Я пьестой амейиканский йибак.

— Ну и хрен с тобой! — майор запускает в Волохонского сапогом. Продолжает свой путь. В районе Бермудского треугольника настигает «Конкорд». Задевает полями шляпы крыло. Шляпа слетает. Крыло отваливается. Самолет, сорвавшись в штопор, камнем падает в океан. Шляпа, раскрутившись в полете, врезается в многопалубный пассажирский лайнер. Раскалывает его пополам. Степанчук, покружившись над местом катастрофы, берет курс к туманному Альбиону. Из тумана выныривают мохнатые окровавленные кулаки.

«Протестанты с католиками тусуются. Никак Дядю не поделят, придурки. Кому Голову, кому Ноги… Ну, погодите. Мы у вас наведем порядок».

— С вами хорошо, ребята, — говорит Степанчук, — но полечу-ка я, пожалуй, дальше. Надо.

Мгновение — и майор сидит на Стене Плача. Стена колеблется от рыданий. Майор свешивает ноги. Глядит вниз. Среди плачущих узнает Насера, Ясира Арафата и почему-то лейтенанта Евсюкова. Все трое, как и остальные, рвут на себе одежды, царапают лица и посыпают головы песком. Затем появляется группа эстрадных исполнителей — иммигрантов из СССР. Исполнители выстраиваются шеренгой и по команде размахивающего париком здоровяка принимаются причитать.