Евгений Комарницкий - Эныч

Волохонский, стреляя глазами в сторону Семена и Михеича, пробует утихомирить усача:

— Я к мясу, товайищ, евным счетом никакого отношения не имею. Я вегетайанец.

— Евным?! Счетом?! — расходится усач. — Не заливай, курятник. Одной травой такое брюхо не сделаешь!

Волохонский замечает, что освобождается более удобное место для наблюдения.

— Извините, товайищ. Вы во многом пьявы. Но мне пойя. Очень пьиятно было познакомиться, — обогнув усача, Волохонский занимает освободившийся участок. Делает вид, что ждет товарища, который должен принести пиво. Удостоверившись, что в компании Семена изменений не произошло, поправляет берет и ищет глазами курсанта Евгения.

Евгений, поймав взгляд «дяди Луки», принимается энергично курсировать от группы к группе. Следуя «дядиным» инструкциям спрашивает, но не двадцать, а тридцать копеек у пьющих пи граждан. На это отвечают:

— Рад бы помочь, да нечем. Сам еле наскреб… С удовольствием, парень, но только что последние отдал… И не совестно побираться в такие годы? Я в твоем возрасте хрып ломал!.. Допей, сынок, вот тут осталось… А елду, дружочек, примешь? Примешь за тридцать копеек елду?..

Евгений упирается в стену пивного бара. Идет назад. Видит лейтенанта. Тот смотрит не на него, а в другую сторону. В ту, где действует курсант Александр.

Пристроившийся к компании, распивающей из горлышка розовый вермут, Саша вслушивается в разговор:

— Нет, парни, вы не правы. Наверху, наверно, не глупее нас с вами сидят. Им виднее, куда футболистов посылать — к нам в захолустье или в Болгарию на Золотые Пески. Там «Спартак» натаскают как надо, а потом сделают костяком сборной и, считай, золото у нас в кармане… Эй, Гвоздь, хорош! Полбутылки уже заглотил под шумок, Шопингауэр! — слепой бородач в темных очках рукоятью трости подталкивает очень высокого худого мужчину с перебитым носом. Тот, поперхнувшись, отрывает бутылку ото рта.

— Ты что, обалдел? — возмущается он. — Я трех глотков еще не сделал!

— Хватит с тебя, — слепой забирает бутылку, прикладывается. Мужчина с перебитым носом обращается к вихрастому подростку:

— Ну-ка, Олежек, пошарь в бауле, достань-ка еще красницкого. Да расскажи нам заодно, что ты вчера в «Партизане» видел.

Курсант Саша вытягивает шею. Касается щекой плеча мужчины с перебитым носом.

— Да ну тебя, Гвоздь! Сколько можно рассказывать! — подросток достает из сумки бутылку, открывает, делает несколько глотков и передает Гвоздю. — Все равно вы не верите. Вам бы только поржать. А я бэ буду, если вру!

Подросток стучит себя в грудь.

— Не будем. Не будем смеяться, — обещает слепой.

— Ну, прихожу я в кинушник, — неохотно начинает подросток. — Сажусь на первый ряд. Потягиваю себе спокойненько «Иверию»… Сначала муть всякую показывали, а потом Волк говорит Красной Шапочке: «Давай-ка, мой светик, снимай свои причиндалы». Поставил ее по Тарковскому, и пошло дело.

Дружный хохот прерывает рассказчика. Слепой трясет бородой, снимает очки и утирает слезы. Обнажив крупные желтые зубы, Гвоздь запрокидывает голову, попадая затылком в бровь Саше. Хохот длится минуту. Потом Гвоздь заявляет:

— Фантазер же ты, Олежка. Ну прямо как братья Стругацкие! Богатое имеешь воображение. Тебе бы не в ПэТэУ учиться, а романы писать! Сочинял бы про революцию, про войну, про комсомольские стройки, и никаких тебе забот.

— Проспал, наверно, весь сеанс. А с винченцио и не такая кадриль приснится! — говорит слепой.

Достав из кармана бронзовый служебный жетон в форме щита, Саша прикладывает его к ушибленному месту. Слышит за спиной:

— Вчера прихожу в детсад за своими Чебурашками, а мне их не отдают. Говорят, у детей свинка. Карантин, стало быть. Вот лафа! И заболевание неопасное, и отдохнем мы, наконец, с моей Настей. По-человечески перепихнуться можно. Комната у нас, сам знаешь, одна, и та не наша; то Игорек проснется, то Иринка пописать захочет, и все не вовремя!

— Во-от в чем дело! Каранти-ин! То-то нас с Михалком-Ники-той погнали сегодня из «муравейника»!

Новый взрыв смеха опять привлекает Сашино внимание к распивающим вермут. Саша видит, что компания пополнилась толстяком в штормовке и болотных сапогах. За плечами у толстяка рюкзак.

— Еще один капитан Врунгель выискался! — восклицает Гвоздь.

— Куда-куда? — слепой старается сдержать смех. — Головой? И прямо на площади?

— Точно вам говорю, — толстяк прижимает к животу кружку. — Я как раз вчера на делянку в Перестройкино к себе собрался. Спешу с утра-пораньше на вокзал. Прямо передо мной идет женщина. Приличная, с зонтиком, на Мордюкову похожа. Тут налетает на нее старикашка, валит на ступеньки памятника и — в нее по самые плечи.