Дэвид Лодж - Райские новости

— Может, я хоть немного избавлюсь от газов. Боже, да им и реактивный двигатель не понадобится — нужно просто привязать меня к хвосту, и я домчу нас до самых Гавайев.

Бернард хихикнул, но был слегка шокирован. То ли алкоголь, то ли большая высота выпустили на свободу склонность отца к словесным непристойностям, чего прежде за ним не водилось, что-то, должно быть, коренившееся в грубом мужском мире работы и пабов, от которых он всегда держал свою семью на расстоянии. Большую часть своей жизни мистер Уолш проработал диспетчером транспортной компании в лондонских доках, выйдя на пенсию начальником отдела по отправке грузов. Однажды во время школьных каникул четырнадцатилетний Бернард придумал какой-то предлог, чтобы навестить отца на рабочем месте, в убогой деревянной хибаре в углу площадки, забитой грузовиками, водители которых — мужчины с ручищами, похожими на татуированные окорока, — прежде чем забраться в кабину, сплевывали на землю и пинали огромные рифленые шины своих машин. Отец поднял глаза от металлического стола, заваленного папками и наколотыми на штыри накладными, и спросил: «Какого дьявола ты тут делаешь?» Он был недоволен. «Больше никогда сюда не приходи», — сказал он, когда Бернард передал ничего не значащее сообщение. Бернард тогда в первый раз понял, что отец стыдится своей скромной работы и неприглядной обстановки. Ему захотелось сказать что-нибудь утешительное и ободряющее, но он не сумел найти нужных слов. И незаметно ушел, чувствуя вину и, подобно отцу, стыд. Это было что-то вроде первородного греха, очень по-ирландски — выставить напоказ тайну статуса, а не секса.

Выходя из туалета, где она провела некоторое время, пытаясь замыть пятно от соуса на своем розово-голубом спортивном костюме, Сью Баттеруорт сталкивается со старым ирландцем, с которым болтала в аэропорту. От неожиданности она вздрагивает. Ирландец, также смущенно отпрянув, сердито обращается к своему сыну, стоящему позади него:

— Ты что, привел меня к дамской комнате?

— Все в порядке, папа. Здесь туалеты общие.

— Вам понравился фильм? — спрашивает Сью, чтобы скрыть замешательство. — Меня совсем сбила с толку последняя сцена — похороны.

Старик молчит.

— Он только что проснулся и неважно себя чувствует, — объясняет бородатый сынок. — Ты справишься сам, папа?

— Конечно справлюсь.

— Чего же тогда ты ждешь?

По сердитому взгляду, брошенному в ее сторону, Сью догадывается — старик ждет, чтобы она испарилась, прежде чем он войдет в кабинку. Она возвращается на свое место рядом с Ди, которая читает бесплатный экземпляр «Космополитена».

— Я только что на выходе из туалета встретила того старика-ирландца с сыном.

— Вот уж не думала, что они поместятся там вдвоем.

— Да нет, глупая твоя голова, я имею в виду, что это я выходила из туалета. А они ждали. Он довольно милый, в смысле сын, тебе не кажется? Он бы тебе подошел, Ди.

— Да что ты говоришь? Ему на вид лет пятьдесят.

— Я бы не сказала. От силы сорок пять. Трудно судить из-за бороды.

— Ненавижу бороды. — Ди слегка передергивается. — Когда целуешься, словно вляпываешься в темноте в паутину.

— Он мог бы ее сбрить. Он очень внимателен к своему старому папочке. Мне нравятся добрые мужчины.

— Ну и возьми его себе, если он тебе так нравится.

— Ди! У меня есть Дес.

— Гавайи очень далеко от Харлоу.

— Ди! Ты невозможна, — хихикает Сью.

— В любом случае, — не сдается Ди, — он, скорее всего, женат.

— А мне почему-то так не кажется, — возражает Сью. — Хотя, может, он вдовец. У него вид человека, который много страдал.

— Это он от своего старика страдает, — говорит Ди.

Время тянулось медленно, очень медленно. Начался еще один фильм. На этот раз — история о взаимоотношениях подростка и его лошади, действие происходило в Вайоминге. Фильм показался Бернарду нестерпимо сентиментальным, но он все равно смотрел, надеясь, что отец последует его примеру. За опущенными шторками ярко светило солнце. Оно залило салон, когда шторки подняли и вторично подали еду — легкую закуску. Оно по-прежнему сияло, но уже тускло, сквозь пелену смога, когда самолет приземлился в Лос-Aнджелесе — в четыре часа дня по местному времени и в полночь по часам пассажиров. Путники медленно, с трудом переставляя затекшие ноги, шли по ковровому покрытию переходов; молчаливо стояли на движущихся пешеходных дорожках, словно багаж на ленте транспортера; терпеливо выстроились в очередь для паспортного контроля в огромном тихом зале, поделенном на секции переносными турникетами и плетеными веревками. Что же напоминают подобные места? Они напоминают, решил Бернард, образ потустороннего мира или ведущего к нему коридора: он видел что-то подобное в кино — в Брикли, в дешевом кинотеатрике своего детства и отрочества. В тех фильмах только что погибшие в сражении летчики невозмутимо поднимались по лестницам, ведущим в своего рода небесную приемную с белыми синтетическими стенами и изогнутой литой мебелью, и отмечались там у услужливого небесного клерка. Популистский pareschaton [14] Pareschaton — предпоследний (греч.), здесь, приемная небесной канцелярии. .