Светлана Василенко - Дурочка

Она стояла поеживаясь, смотрела на серый квадрат неба, с неба шел душ – осенний, мелкий, холодный, бесконечный, – за серыми облаками – курлы-курлы – улетали невидимые птицы, а я смотрел на Надькин загорелый, кожаный, круглый, огромный шар ее живота с узорным следом от резинки – этот шар становился с каждым днем больше и больше, и я все боялся, все боялся, что натянутая кожа не вытерпит и лопнет, – но он все рос, этот шар, и я стал тайком ждать, что однажды в один из дней этот воздушный шар поднимет Надьку, мою сестру, туда, вверх, откуда идет дождь, туда, где курлы-курлы, – и она повиснет над нашим серым военным печальным городом и будет лежать в небе, как аэростат или как солнце, и улыбнется оттуда с неба своей дурацкой бессмысленной улыбкой, от которой хочется разреветься. И может, тогда наступит на земле жалость и счастье.

Под круглым животом у нее золотые волосы.

– Одевайся! – говорю я.

Она смотрит вверх на дождь и не слышит ни меня, ни птиц.

– Одевайся! – ору я. Я похлопываю ее по спине, лопатки из спины выпирают, будто острые крылья, кожа в пупырышках, как у гуся.

Она оборачивается, я протягиваю ей черные сатиновые трусы, растягивая резинку. Она понимает и вшагивает в них.

– Молодец, – говорю я ей, будто она слышит. Я всегда чего-то жду от нее. Я каждый день жду, что она вдруг услышит меня, или заговорит, или перестанет быть дурочкой. Мне всегда кажется, что вот сейчас… Или завтра… Это оттого, что я очень чувствую Надькину добрую прекрасную душу, на которую накинули зачем-то тупое глухое и немое тело, будто засадили в тюрьму, где ни звука, ни крика.

И еще я жду, когда Надька родит эту свою прекрасную душу – и она, эта душа, будет сильной, гладкоствольной, шелестящей, зеленой, растущей до неба, как тополь, от семени которого она забеременела.

– Пойдем в землянку, – говорю я Надьке, когда мы вышли из душевой.

Мы идем с ней в глубь сада. Там у нас выкопано убежище против атомной бомбы. Мы выкопали его с папой полмесяца назад. Папа копал большой лопатой, а мне дал свою – саперную. Мы рыли в воскресенье. В каждом дворе рыли тоже. Все ждали ядерной войны. Переговаривались через забор с соседями. Говорили о Кубе, о ракетах на Кубе, о Кеннеди, о Хрущеве, об Америке, о ракетном ударе, о том, кто ударит первый: они или мы. Мы жили в ракетном городе Капустин Яр и все ждали, что американские ракеты ударят в первую очередь по нашему военному городку.

– Ох, доиграется Хрущ! Вдарит по нам Америка, как пить дать вдарит! – говорил дядя Боря Синицын, наш сосед слева.

– Испугаются, – говорил папа. – Мы ведь тоже тогда по ним ударим!

– Это – конец света! – сказала негромко и убежденно соседка справа – тетя Маша. Она жила без мужа и рыла убежище вместе со своей шестилетней дочкой. – Писано же в старых книгах. Никто не спасется.

– Зачем тогда роешь? – спросил дядя Боря.

– Для дочери, – ответила тетя Маша и с надеждой прибавила: – Вдруг да спасется?!

Мы вырыли яму, положили на нее прутья. Прутья закидали землей.

– Если ударят – ничто не поможет, – сказал отец.

Получилось отличное убежище.

Мы с мальчишками прятались в нем, играя в войнушку. Папа сказал, что в таких землянках они жили во время войны.

Мы залезли с Надькой в убежище, сели на скамеечку. Было темно, но не очень. Земля с крыши осыпалась, и сквозь прутья было видно небо. Дождь затекал в землянку.

– Это убежище гражданской обороны, – сказал я Надьке важно. – Скоро начнется ядерная война.

Казалось, что Надька меня слушает.

– Мы спрячемся здесь, когда на нас будет падать атомная бомба.

Надька слушала.

– Атомная бомба взрывается бесшумно. – Я начал пересказывать ей то, что услышал в школе на занятиях по гражданской обороне. – Мы узнаем о ее взрыве по ослепительной вспышке. На огненный шар смотреть не следует: человек может ослепнуть. Надо повернуться спиной к огненному шару и лечь на землю лицом вниз. Потом человек ощущает действие теплового излучения, затем испытывает действие ударной волны и в последнюю очередь слышит звук взрыва, напоминающий раскат грома.

Надька съежилась. Мне и самому стало страшно.

– Не бойся, – сказал я. – Мы не увидим этого. Мы будем сидеть с тобой в убежище.

Дождь припустил сильнее, и на голову падали холодные капли.

– Нам нужно просидеть здесь не меньше минуты, чтобы не попасть под гамма-излучение.

Я замолчал и начал отсчитывать минуту.

Надька сидела и дрожала.

Капала вода.