Array Амритрай - Современная индийская новелла

Вадбхаг Сингх спешил. Поздоровавшись со всеми, он сказал:

— Я к вам прямо с вокзала. Такси ждет у дома. В Дели должен делать пересадку, а калькуттский поезд отходит в семь двадцать пять. В моем распоряжении всего сорок пять минут. Я и решил, что лучше заехать к вам, чем просидеть это время на перроне. А где господин инспектор?

Спустя пятнадцать минут Вадбхаг Сингх вышел из комнаты вместо с Харбелом Сингхом. Харбел Сингх улыбался и о чем-то оживленно рассказывал.

Увидев, что вся семья находится в полной растерянности, он сказал с серьезным видом:

— Один за другим уходят из жизни мои бывшие одноклассники. Только что Вадбхаг Сингх сообщил мне, что сегодня днем скончался Сукчейн Сингх, тот, что живет в Дехрадуне.

— А какой у него был номер? — спросила Упакар.

— Семнадцатый, — так же серьезно ответил Харбел Сингх.

Он неподвижно сидел за столом. В комнате было душно. Вентилятор под потолком не работал. Вращение его обычно сопровождалось гудением и потрескиванием. Это действовало на нервы. К тому же он был старый и весь какой-то покореженный, при взгляде на него казалось, что он вот-вот свалится вам на голову, и поэтому хотелось немедленно его выключить. Теперь он, очевидно, сломался, потому как лопасти его не приходили в движение уже в течение нескольких дней.

Он поднял голову вверх и посмотрел на вентилятор. Это была некрасивая, устаревшая модель. Безобразие его особенно бросалось в глаза, когда он работал. Ведь некоторые из них вращаются совершенно незаметно для глаза, к тому же бесшумно. Кажется, что никакого движения вовсе не происходит. Да, видимо, каждый неподвижный предмет все-таки обладает скрытым движением. Может, и старый вентилятор под потолком, и все вещи в этой комнате, хотя они как бы замерли на своих местах, таят в себе элементы движения.

Он обвел глазами помещение. Все предметы представляли собой неподвижные квадратные плоскости. Например, стена с висящим на ней календарем. На календаре четко вырисовывались разграфленные клетки с цифрами — числами месяца. Квадраты, неподвижные квадраты… Сегодняшнее девятое число равнодушно встретило его взгляд. И само это число на календаре и сам день как бы остановились, замерли… Как, например, шкаф в углу. И как этот шкаф, девятое число было заперто, закрыто… Замерший, остановившийся день…

Эта мысль показалась ему любопытной. Он перевел взгляд на картину, висевшую перед ним. Репродукция, вырезанная из старого календаря, вставленная в рамку. На ней был изображен кашмирский пейзаж, на фоне которого молоденькая пастушка пасла овец. Ему показалось, что пастушка эта вместе со своим стадом и прелестным горным ландшафтом заперта в комнате — своеобразной рамке. Как и другие предметы, комната была квадратная. Он хотел внимательней осмотреть ее, но взгляд его вновь остановился на цифре девять. Ее напечатали красной краской: это было воскресенье. Воскресенье, запертое, как и он, в этой конторе. Он не отдохнет и сегодня: как обычно, к концу недели скопилось множество дел и начальник сказал, что все их надо закончить в воскресенье. Ему ничего не оставалось делать, как выполнять это распоряжение. Он явился на службу, а душа его не лежит к работе, какая-то всепоглощающая лень словно парализовала его тело, он сидит, тупо и неподвижно глядя перед собой.

Если б не распоряжение начальства, как бы славно он выспался сегодня, не спеша поднялся бы, позавтракал, спокойно съел свой ленч, прилег бы отдохнуть, к вечеру выпил бы чая с горячими — с пылу, с жару — лепешками, а позже завалился бы спать до самого утра. Воскресенье — единственный день, когда он предоставлен самому себе. Остальные шесть дней недели он жил строго по расписанию: рано вставал, завтракал, шел на службу к точно назначенному часу — двигался, как заведенный механизм. Зато в воскресенье он посылал к чертям весь этот строгий распорядок. Поэтому-то оно ему так и нравилось, и он с таким нетерпением ждал его! Еще со школьных времен он ненавидел расписания. Если б его мучили ими только в школе, куда ни шло! А то ведь дома отец заставлял его выполнять домашние задания в установленные часы. Правда, он ухитрялся увиливать от этого, так что отец в конце концов от него отступился. Ах, какой интересной, насыщенной движением была жизнь в годы его детства! Разве сравнишь ее с нынешней — тусклой, вялой! Когда жизнь — пусть до какого-то предела, но регламентирована, то движение как бы замирает в ней, его не ощущаешь. Жизнь сама-то по себе ограничена рамками времени. А если при этом еще и отсутствует свободная воля, человек ограничен, связан в своих действиях.