Максим Матковский - Попугай в медвежьей берлоге

– Я ж завтра домой еду, решил на базаре кальян купить или что-нибудь еще домой, взял все деньги, кальян купил, а когда в квартиру пришел – денег нет…

– Сколько денег? – спросил я.

– Восемьсот баксов.

– Ничего себе! – присвистнул я. – Зачем все деньги с собой брал?

– Как зачем? Дурак потому что…

– Блин, что же делать?

– Да все теперь. Поеду домой без денег. Сам виноват… дурак…

Мимо как раз проходил хозяин моей квартиры Илияс. Мы поздоровались и разговорились. Я выложил Илиясу неприятную историю, он слушал и кивал.

– В такси забыл? – спросил он Валика.

– Не знаю… – пожал тот плечами.

– Может, на базаре украли?

– Не знаю…

– А ты в обменник ходил?

– Ходил…

– Может, в обменнике забыл?

– Не знаю…

– Может, где на улице потерял?

– Может… Какая разница? Дурак я… будет мне урок.

– Плевал я на такие уроки с колокольни, – выпалил я, раздраженный его унынием.

– Давайте сделаем вот как… – сказал Илияс. – Мы пойдем ко мне домой, посидим, подумаем, я позвоню своему знакомому, он работает в полицейском участке, хороший мужик, он приедет, и решим, что делать, ма щей? [40]

Нет народа гостеприимней, чем сирийцы. Этого у них не отнять.

Мы пошли к Илиясу, его квартира, как всегда, блестела. Он приготовил чай и позвонил своему другу из полиции. Валик обреченно сербал чай и приговаривал:

– Зря это все… зря… не надо звонить… человека тревожить… денежки тю-тю…

Через час приехал знакомый полицейский: небритый, расхристанный, форма грязная, лацканы потрепанные, погоны вот-вот отвалятся, бляха ремня висит на массивном пузе, волосы его торчат в разные стороны. Но зато с автоматом Калашникова, и здоровенный, как медведь, кулачище, что моя голова, таких больших пальцев я в жизни не видел! Не человек, а гора сорняковая. Он еле в дверь вошел. Уселся на диван, изрядно потеснив нас с Валиком. Пахло от него верблюжьим навозом, прелыми травами и матэ.

Из кухни вышел Илияс, они обнялись и расцеловались в щечки.

– Ну что тут у тебя? Иностранцы? Ага, да, я с Арафатом приехал, мы на машине…

– Чего он не зашел? – спросил Илияс. – Друзья, это Абу Карим – лучший полицейский в городе.

Абу Карим заржал так, что стены и стекла в рамах задрожали.

– Ясное дело, денежки таксист спер. Поехали! – сказал Абу Карим и проглотил предложенный чай одним глотком.

И мы поехали на полицейской машине в Старый город, где несчастный Валик и потерял денежки.

Вот какую тактику на ходу разработали Абу Карим и его носатый напарник: они поставили полицейский джип прямо поперек дороги, прихватили автоматы и начали тормозить проезжающие мимо такси. Мы с Валиком скромно стояли в сторонке. Абу Карим выволакивал озадаченных, напуганных таксистов из машин, а Арафат брал их моментально на мушку.

– Вот этот? – спрашивал Абу Карим Валика.

Валик приглядывался к лицам, он сомневался и был напуган не меньше таксистов, ему не хотелось подставлять невиновного человека, ясное дело.

– Может, он? Может, тот? Может, вот этот? – гремел Абу Карим, подводя сразу несколько таксистов. – Как выглядел твой таксист? Переведи ему? Он что, не запомнил?

– Не помню, он был араб…

Глупый-глупый, бедный Валик! Да тут все таксисты – арабы!

– Опиши, как он выглядел?

– У него сзади был волос кучерявый, – сказал Валик.

По команде выстроенные вряд таксисты повернулись спинами, у трех бедолаг оказались кучерявые патлы на затылке. Ни одного из них Валик выбрать не рискнул. Я очень обрадовался, что волосы у таксиста-злодея были кучерявыми, потому что слово кучерявый в арабском языке одно из моих любимых. И я с наслаждением смаковал его, выкрикивал, шептал, полоскал во рту:

Муказбар Муказбар

Муказбар

Слово гипнотизировало меня и завораживало.

Таксисты на желтых иранских машинах метались по площади Старого города, будто блохи, Абу Карим отлавливал их, целился и выводил на свет. Попался один наглый таксист, который не хотел вылезать, потому что ехал с пассажирами и пассажиры его спешили. Арафат помог Абу Кариму достать наглеца, также под горячую руку попали и пассажиры. Странные продолговатые лица, очень подозрительные и какие-то искрящиеся глаза, источавшие животную злобу.

– Давай, переведи ему, чтоб он сказал, что это – тот таксист! Я с удовольствием посажу его в зверятник на недели три, а может, шесть… тебе понравится в зверятнике, аху маньюке! [41]– пообещал Абу Карим таксисту.

Но Валик усердно пожимал плечами, он попросту забыл, как выглядел таксист. Один допрошенный сказал нам: