Сергей Солоух - Рассказы о животных

С только что прочитанным письмом в руке Игорь пошел к отцовскому столу и сделал то, на что все эти полгода не мог отважиться. Выдвинул ящик отцовского стола, задвинутый еще отцом, вспугнул заветную, волшебно пахнущую чернилами и тушью темноту и начал в ней рыться. И очень быстро среди библиотечных карточек, блокнотов, записных книжек и множества больших конвертов старых и новых нашел то, что искал. В неновом, явно у букинистов когда-то купленном путеводителе «Города Советской Белоруссии. Витебск», под неприлично потертым переплетом, среди готовых разлететься прочь листов едва живого книжного блока – маленькую коричневую фотографию с акульим гребешком обрезов и надписью на обороте «1932».

И глядя на этот обрезок фотографической бумаги, приближая его к глазам и отводя подальше, закладывая его обратно в книгу и вновь выкладывая на стол, все это повторяя за разом раз, и понял Игорь, осознал, что ненавидит их и будет ненавидеть всю свою оставшуюся жизнь, необъяснимо, инстинктивно, генетически, как зверек, животное, ненавидеть всегда – всех тех, кто ничего от этих близких, родных ему людей на свете не оставил, ничего, кроме прямоугольничка, коричневого прямоугольничка с неровными, кусучими краями.

Так? Именно так? Или нет? Другие были бы реакции? Иное ощущение? Если бы, если бы… Если бы…

А вот не уезжать до праздников, немного задержаться, походить еще по снегу, подышать еще морозом – это хорошо, просто отлично придумал Шарф. Ведь это значит, раз они останутся, здесь будут, с нами, Алка сумеет праздники пережить, перетерпеть. Продержится и не сорвется.

Ну да. Ведь это последняя ее надежда обмануть детей. Заставить их поверить в то, что чудеса на свете происходят. Мать может завязать. Раз и навсегда.

И все же оставалось ощущение какой-то недоговоренности с этим «КРАБ Русом» и все казалось, точка не поставлена и будет еще разговор у Запотоцкого. С глазу на глаз. После того как пыль уляжется, запальчивость пройдет и мысли три раза провернутся. Он еще позвонит. Пригласит, Олег Геннадьевич. И он позвонил.

– Игорь Ярославович, вы в офисе? Очень, очень кстати. Зайдите, пожалуйста, ко мне.

Ну вот. Интересно только, почему «кстати»? Приехал нежданно-негаданно партнер Запотоцкого? Совладелец одной четвертой или пятой бизнеса Антон Корецкий? Какой-то ныне видный менеджер в самой «Системе», большом «МТС», никогда на памяти Игоря не появлявшийся здесь лично, лишь иногда упоминавшийся, в связи с какими-то техническими трудностями, нуждами, каналы дополнительные, место на вышке.

– Ладно, ладно, – мог сказать Запотоцкий Потапову во время совещания, – на той неделе буду в Москве, спрошу Антона, нельзя ли как-то посодействовать…

И все. Но самолеты ведь летают в обе стороны. В Москву и из Москвы. Может быть, кому-то захотелось услышать лично, собственными ушами, почему столько крови стоивший передатчик на площадях МТСа в Красном камне теперь будет простаивать или вообще, возможно, позорно демонтирован.

– А вот и он, именно тот, кто как раз и отдал ваших немцев на сторону…

Игорь не понял, почему «ваших». Не понял, видимо, и потный грузный человек, который из темного хорошего костюма, словно мороженое из шоколадного стаканчика, частично вытек на приставной столик в кабинете Запотоцкого. Нет, это определенно не кто-то из когорты бывших аспирантов отца. И уже тем более не хлыщеватый, лощеный, ловкий Антон Андреевич Корецкий. Человек был возраста, повадок и конституции самого Игоря, только еще крупнее и массивнее. А когда он поднял голову и как-то странно, по-слоновьи задвигал – большою рыжей, словно стараясь одновременно говорить и Запотоцкому на юг, и Валенку на север:

– Ну какие же они мои, Олег Геннадьевич, вы с ними сами, лично начинали, я только подхватил… вел да и все… – Игорь сообразил кто же это перед ним.

Сотрудник и выпускник совсем другой кафедры Политехнического – к. ф.-м. н. Римас Рузгас. Человек, некогда освободивший ему теплое, насиженное место ведущего менеджера по продажам в ЗАО «Старнет».

– Ладно, ладно, – миролюбиво развел тучи Запотоцкий. – Свалили и хрен с ними, с недобитками… Всегда найдутся клиенты еще лучше и приятнее, не так ли, Римас Леонасович?

Получилось весьма двусмысленно, и Валенку показалось, что еще румяное от недавней прогулки по сибирской декабрьской улице лицо Рузгаса стало красным даже в тех местах, куда мороз и ветер обычно не залезают. Но Запотоцкий, как видно, еще не наигрался с бывшим наемным работником и потому весело продолжил: