Сергей Солоух - Рассказы о животных

Когда с мокрым от ледяной воды лицом, с испариной, с дрожащими руками Валенок снова подошел к окну, внизу, на месте боя уже были местные менты. Неместные, два гостя «Югуса», лежали на земле с наручниками на запястьях, а негодяй в разорванной белой рубахе шатался между ними, глумливо скалился, самодовольно то вскидывая над головой, то упуская трофейное орудие убийства. Биту.

– Пидора! – орал он на всю улицу, затихшую, переставшую дико визжать и вспыхивать, лишь только дрожавшую тихонечко, нежно двоившуюся от едва-едва начавшегося смешения сирени фонарей с рассветным серебром. – Пидора!

Игорь свалился на кровать, закрыл лицо руками и попытался разъединить в сознанье день и ночь. Реку с зеленым островом, серые скалы с птицами-деревьями, все то, что он любил во снах и наяву, отрезать от крови, железа и людей, которых не хотел ни знать, ни понимать, ни видеть. Пытался и не мог. Не мог, потому что с некоторых пор, с какого-то проклятого момента любимое и ненавистное стали неразделимы.

Примерно месяц спустя после очередного ТО механик показал Валенку отметину на заднем бампере. Что-то, какой-то кусочек стекла или металла, перелетев дорогу в ту междуреченскую ночь, рикошетом прошелся, чиркнул справа в самом низу.

– Да чепуха, пластмасска, что ей станется? – сказал механик.

И Игорь согласился. Ничего.

Не то чтобы не пить. Не пахнуть старался Игорь. Вообще. Но особенно, принципиально, как мусульманин из Прокопьевска, Усят и Барачат, избегал любого соприкосновенья с алкоголем, когда Алка держалась. Однако в этот корпоративный новогодний праздник принял немного. Никакой отговорки не мог придумать, все видели и знали, что на работу Валенок приехал на такси. С утра оставил «лансер» на станции менять лобовое, расколотое еще в конце октября, по первом снежку, посыпанному плохо просеянным песочком. Камень со встречной. Больше месяца, после того как заявился в страховую, ждал новое, и вот теперь очень не хотелось с этими длинными гуляньями так и кататься с дурацким крестом трещин до середины января. Есть очередь на двадцать пятое – согласился на двадцать пятое.

– Вот молодец, – поздравил Запотоцкий, по-своему, как надо, интерпретировав известие о том, что Игорь без колес, – сегодня у меня все будете в отделе продаж друг с другом пить на брудершафт. Крепить командный дух, а то что-то ослаб, такое ощущение. Не дело.

– Я с Игорем Ярославовичем всегда… – быстро сказал Бобок, Борис Евгеньевич Гусаков, и даже посмотрел шефу в прямо глаза. Чего не делал никогда, но тут вопрос был жизни и смерти.

И Запотоцкий ухмыльнулся:

– Борис Евгеньевич, – с ласковым недоумением пожал плечами, – а как же Андрей Андреевич, с ним тоже надо целоваться иногда, по-русски, троекратно, по-мужски. Мы же не немцы тут какие-нибудь. Все свои…

Бобок напрягся. Сегодня утром он как раз в очередной раз жестко сцепился с Одной второю таракана. Большой проект интернетизации школ города, который в администрации с полгода тому назад перехватил Запотоцкий и отдал Полтораку, похоже, действительно понизил продажи Бориных буквально хлебных для него карточек разового доступа. В Южносибирске школьники массово стали переходить на даровую школьную связь.

– Ну вот, – не упустил случай Полтаракана-Полтора рака прокомментировать тенденцию. – По-братски не хотел делиться, Боря, крысятничал, Бобан, а жизнь-то видишь, как точки расставляет…

– Да я тебе расставлю, я так тебе расставлю и точки, и запятые, что вместо морды, рыжий ты фуфлан, будет у тебя один вопросительный знак, а в жопе… в жопе восклицательный… – немедленно понесся по кочкам Боря, и только чудом не дошло до настоящего контакта. В кабинет внезапно заглянул непрошенный главный бухгалтер и своей постной физиономией и постными вопросами довольно быстро остудил пыл невезучего придурка Гусакова.

Теперь же, в кабинете генерального, нашелся дипломат Потапов.

– По-русски, по-нашему, – заметил он, с легкой, ироничной рассудительностью, – нашим продажникам никак нельзя, Олег Геннадьевич.

– Эт почему?

– А разная весовая категория.

Все рассмеялись. Бой Пата с Паташоном, Тарапуньки со Штепселем окончательно принял вид глупейшей шутки. В реальной жизни решительно невозможной из-за своей комической, нечеловеческой нелепости.

Боря остался в дураках и, жалкий, лишь как всегда косил глазами, блинчики быстрых взглядов время от времени пускал поверх недружественной атмосферы, не поднимая головы, не шевелясь. Пытаясь только безуспешно вычислить, кто заложил его начальству в очередной раз.