Леонид Бородин - Киднепинг по-советски

Развернулся резко, грубо толкаясь локтями, стал пробираться внутрь павильона. Илья за ним. Внутри тихо. За четырьмя столиками четыре согбенные пары игроков. На какой-нибудь из четырех досок наверняка разыгрывалась партия про всю эту историю, которую он задумал, затеял, а теперь вынужден просто смахнуть фигуры с доски.

Приткнулись в уголке у окна. Игорь достал из кармана конверт, повертел в руках. Илья рядом сопел и щурился.

— По-английски волокешь? — спросил бородача.

— Еще бы!

— Ручка есть? Черкни здесь что-нибудь по-английски, ну, такое, чтобы… как попрощаться…

Илья обмяк. Достал ручку, взял конверт, покрутил головой, нацарапал строчку, отдал.

— И чего это?

— Строчка из хорошей песни. Звучит так: айл би ремемберин зе шедоу ов е смайл. Я всегда буду помнить тень твоей улыбки.

— Красиво… нет, правда здорово. По-русски даже лучше звучит.

И, не говоря более ни слова, ринулся к выходу. Ливень иссяк, превратился в моросянку. Капало больше с деревьев, чем с неба. Весь парк почти что пробежал. Потом троллейбус. Потом снова бежал. Сейчас он ненавидел этот город. Каждый дом казался затаившимся каменным чудовищем, у которого непременно есть свой умысел, но его не разгадать, потому что какой смысл ни придумывай, обязательно найдется умник, что вывернет все наизнанку, и что видел белым, окажется черным, честное — сучьим, цветник — помойкой. И люди в домах и на улице, у них тоже правду искать, что у змеи ноги. Почему, если дождь, так это дождь, если солнце, так это солнце, — и никаких других смыслов. А между людьми…

Электричка была набита до отказа. Игорь еле протолкнулся в тамбур. Когда электричка дернулась и потащилась, никто даже не качнулся, так утромбовались. Зависнув между плечами, спинами и животами, можно было даже вздремнуть. Но вдруг тревога. Незнакомое чувство опасности. Ерунда какая-то. Насколько можно было, крутанул шеей и тут же накололся на взгляд. Мужик тотчас же отвел глаза. Может, просто знакомый какой-то? Но памятью на лица всегда хвалился. Мужик чужой. Через минуту-другую снова крутанулся. Опять. Ну, кино! Ладно, дядя, — сказал себе, — сейчас мы тебя проверим на вшивость! Вспомнил, что на первой остановке платформа слева, и ему до левой двери ближе. Заворочался, давая понять, что выходит. За спиной услышал сердитое: «Выходишь, что ли?» Обернулся, так и есть, мужик тоже засуетился. Между ними добрый кубометр спрессованных тел. А мужичок не тощ, похоже, с животиком даже. Не так представлял себе «топтуна». Тогда что получается? Всю их свиданку с Ильей секли? Ничего себе дело поставлено! Начал энергично протискиваться к двери и уже не ушами даже, затылком слышал возню сзади себя. Когда на остановке дверь открылась, Игорь еще более минуты потратил, чтобы выбраться. Выскочил наискось, оказался у двери другого вагона. Через мгновение тамбур злобно выплюнул «топтуна». Он по инерции проскочил несколько шагов вперед, закрутился под откровенно наглым взглядом своего подопечного. Электричка взвизгнула, Игорь шмыгнул в дверь соседнего вагона, «топтун» кинулся к двери, но фиг ему! Двери лязгнули у него перед носом. «Вот так-то, дядя, — прошептал Игорь в дверное стекло, — ты уж лови своих интеллигентов, а я тебе не по зубам!» От его шепота запотело стекло, он подышал на него еще и на запотевшей плоскости пальцем вывел: «Аркаша, будь спок!» Больше ничего не поместилось. А еще хотел бы написать: «Все равно жить можно! Чего-нибудь придумаем!»