Леонид Бородин - Киднепинг по-советски

— Бред. Но продолжай.

— Я похитил англичанку, а вот тут в карманчике письмо кое-кому, что если до субботы Аркашу не отпустят, я ее верну родителям в разобранном виде! Но это для понту! Ничего я ей не сделаю, да только они этого не знают!

И не удержался, захихикал довольно.

Растительность на лице Ильи как бы раздвинулась, и зрачки поперли из нее к переносице, ну, прямо шары!

Молчал так долго, что Игорь снова заерзал на скамейке.

— А чего? Железный вариант. На фиг им нужен международный скандал? Почешутся и отпустят…

Илья теперь сидел прямо, вздернув нечесаную бороду, и рассматривал Игоря в упор, будто у него на лбу этот самый вырос.

— Знаешь, парень, в чем вся загвоздка? В том, что они, гэбисты, народ неблагодарный. Вместо того, чтобы тебе медаль дать, которую ты заслуживаешь, они ж, суки, шлепнут тебя, как вошь. И это будет самая большая несправедливость за всю историю советской власти, потому что такого подарка эта власть еще не получала. Диссиденты пупы надрывают, доказывают, что они против насилия, а ты из-под них табуретку — раз! Мо-ло-дец! Сам додумался или подсказали? Знаешь, если б это только твоего Аркашки касалось — так бы ему и надо, русопяту задрипанному, но марксоидам с Лубянки, им без разницы, что святая Русь, что права человека. В прокрустову кроватку марксизма не вписывается — к ногтю выродка! Значит, на международный скандал ставку делаешь?

— Да не будет никакого скандала.

— Ага! Испугаются, думаешь. Или ты хочешь двух зайчиков сразу: дружка выручить и державе урона не нанести?

— А чего, если машинист — козел, так поезд под откос надо? Так, что ли?

— Фантастика! — Илья взмахнул руками, хлопнул по ляжкам. — Шедевр хрестоматийного советского мышления. Я б с тебя, парень, диссертацию для Оксфорда накатать бы мог, только я, к сожалению, физик, а не лирик. А теперь слушай, я нарисую, как все будет в натуре.

Вскочил, прошелся мимо туда-сюда, не отрывая взгляда от Игоря, поникшего, погрустневшего.

— Возможны только два варианта и один из них маловероятный. Начну с него. Ты ведь только на Лубянку письмо заготовил, а не в прессу? Ага! Итак, Аркашка как сидел, так и сидит. Лубянка молчит и ждет, когда ты прирежешь свою англичанку. Кстати, это не та, что с тобой у Акулы общалась? Так и подумал. Кукла безмозглая. Сиди, не рыпайся!

Это потому, что Игорь кулаками захрустел.

— Если бы ты ее прирезал, они бы ее труп в телевизоре выставили для всего света, обвинили бы западные правозащитные организации в поддержке террористов, всех диссидентов подмели вчистую и отдали на расправу сознательным советским труженикам. А какой повод, чтоб гайки закрутить! Нет, братец, медали тебе мало! Звезду! Но поскольку ты ее резать не собираешься, задним числом разыграли бы спектакль с теми же последствиями.

Но скорее всего, твою телегу они предадут гласности, выпустят Аркашку, поднимут вой на весь мир и получат те же результаты, как говорится, малой кровью. Аркашку, понятно, метут по новой и на полную катушку. Я бы, по крайней мере, именно так поступил.

Плюхнулся рядом на скамейку, ткнул пальцем в колено Игорю, бородой задергал.

— А теперь, дружок, вникай внимательно. Мне тебя вразумлять неохота и некогда. Я сейчас иду домой, сажусь на телефон, который прослушивается и по которому мой контакт с тобой уже засветили, а мне твой киднепинг, сам понимаешь, нужен, как зайцу позорная болезнь. Значит, сажусь на телефон и обзваниваю всех, чтобы все знали, какую шикарную бяку ты приготовил нашему брату. То есть, фактически я тебя закладываю, усекаешь? И на уши не вставай! Влез в чужое дело — тебя просили? Или, подожди, ты думаешь, Аркашка тебе спасибо скажет? Он со своим журналом знал, на что шел. Но те, кто статейки корявые пихали в его журнальчик русопятский — они садиться не жаждут, и он им того не желает. Но сядут, будь уверен! И вообще, морду бы тебе набить, охламону. Короче, сию минуту говори, отказываешься от авантюры или нет! Пойми, гегемон ты хренов, у меня нет выбора, ты даже не подозреваешь, на что замахнулся.

— А как же Аркаша, — начал было Игорь, но Илья вскочил, руками замахал.

— Стоп! Стоп! Ты мне своим идиотизмом уже всю плешь переел! Никаких аркаш. Отказываешься или нет?

Колючие капли дождя уже падали на лицо, но в эту минуту как прорвало — сразу ливень, косой, стегающий. Они одновременно кинулись к шахматному павильону, на террасе которого уже изрядно набилось людей, втиснулись, затаились.

Не дождь плечи вымочил, а помои вонючие. И в душе помои. Будто карандашом с жирным графитом кто-то взял и перечеркнул горизонт крестом, и нет более впереди ни пространства, ни воздуха. Это ж надо, как жизнь устроена! Одни глаза смотрят и видят цветок, а другие смотрят — дерьма лепешка. А прав, получается, только кто-то один, и в данном случае, похоже, прав этот косматый, что сейчас дышит в затылок. А все было так красиво и чисто. Сон вспомнился, что прошлой ночью снился. Трое скачут на хвостатых конях вдоль опушки соснового бора. Сам, кажется, не скакал, а как бы со стороны видел. Уздечек в руках не держат, руки свободны и будто вот-вот в крылья превратятся. Лиц не различал, но все знал о скачущих, и в знании была радость до слез. Они неслись краем поля, но не удалялись. Они что-то кричали друг другу, но это был не звуковой сон — ни голосов, ни топота. Еще он знал, что они вовсе никуда не торопятся, они просто скачут, а в том-то и есть настоящее счастье, это обязательно надо было запомнить, а он проснулся и забыл, и только сейчас… А сейчас… Нет, надо было проснуться с этим, тогда все было бы по-другому!