Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

А пока он — у меня; он, насколько это возможно, далек от меня, далек от самого себя и как никогда близок к своей самой лучшей спортивной форме.

В то время в Сент-Этьенне еще был велодром, гулкий, деревянный и пыльный, где было опасно находиться даже зрителям. Гонщики же там просто задыхались. Перед тем, как его снести, устроили последние соревнования: на трехстороннюю встречу, объявленную незабываемой, были приглашены Фаусто Коппи, Жак Анкетиль и местный уроженец и восходящая звезда Роже Ривьер.

Каким-то чудом мой отец достал нам два места в ложе. Когда мы пришли, в ложе уже сидела дама, которая, мне показалось, чувствовала себя там как дома. Ложа находилась прямо у бортика, при заходе на вираж, и наклон, под которым проходит круг стадиона в этом месте, вызывал у меня головокружение. Уже несколько сезонов на моем велосипеде не было стабилизаторов, но одна мысль о том, что можно проехать по наклонным стенам этого рва, повергла меня в ужас. Итак, я сидел как маленький послушный мальчик, положив руки на голые коленки.

На трибунах зрители топали ногами. Все дрожало и прогибалось. То тут, то там болельщики дули в медные трубы, и я, помню, очень удивился тому, что в городе такое количество трамвайных вагоновожатых. Я считал, что только им можно свободно обращаться с горном.

Воспользовавшись крохотной паузой среди общего гвалта, диктор объявил программу: после нескольких гонок местных любителей и перед соревнованием на средние дистанции, три наших чемпиона («возможно, три самых великих чемпиона всех времен») будут соревноваться попарно в гонке преследования и на скорость.

Их поочередно представили, а затем они минут десять разогревались у нас на глазах. Все присутствующие единодушно болели за Роже Ривьера и выражали свое предпочтение насколько хватало голосовых связок.

Наша ложа была островком спокойствия: моего отца зрелище забавляло, я от волнения замер, а дама в черном платье пожирала глазами молодого чемпиона, не разжимая губ.

Роже Ривьер, медленно повернув к дорожке, направился к нам.

Он остановился перед нашей ложей и ухватился за поручень перил прямо рядом со мной. На его руках были перчатки без пальцев с плетеным верхом. Дама положила свою ладонь на руку Ривьера, улыбнулась ему и, указав на гонщика, сказала мне :

— Это мой мальчик.

Я запомнил ее сильный сент-этьенский акцент.

Затем он бесстрашно соскользнул с верхней точки виража до безопасного края «Средиземноморья» (отец только что успел мне объяснить, что так называют плоский синий отрезок в самой нижней части дорожки, единственный, на который я бы отважился выехать).

Я был в полном восторге: присутствовать на гонках, да еще сидеть рядом с настоящей мамой Роже Ривьера.

Заезды следовали один за другим, и я совершенно забыл о времени: Анкетиль победил Коппи в преследовании, Ривьер победил Анкетиля, затем победил Коппи. Коппи победил Анкетиля на скорость, и теперь все ждали финального поединка между Коппи и Ривьером, который диктор назвал решающим, поскольку оба выиграли первый этап гонок...

Наступила напряженная пауза. Я до сих пор не могу забыть, какая глубокая тишина воцарилась среди зрителей. Тишина с неизбежными столбами серой пыли, которая, казалось, висела в свете прожекторов.

Оба чемпиона принялись за дело — дело чести — всерьез. Ривьер, прославленный рекордсмен мира, мощно вырвался вперед, Коппи, как стрела, полетел следом. В конце первого круга и тот, и другой подъехали к бортику, чтобы попытаться перехитрить соперника. Ривьер хотел пропустить Коппи вперед, а в финальном рывке его обогнать. Коппи не поддался на хитрость, и Ривьер решил навязать ему сюрпляс. Он остановился. Коппи остановился сзади, в двух метрах от него, заблокировав педали. Один из них — более неуравновешенный, более напряженный — не выдержал бы первым и неизбежно возглавил бы гонку.

Ривьер застыл в нескольких сантиметрах от нас, точно на той точке, откуда он мог ринуться вниз и набрать максимальную скорость. Он стоял передо мной, в своих туклипсах, повернув руль к бортику, и смотрел назад, на соперника.

В первую секунду я даже его не узнал, настолько его лицо изменилось к концу заезда. Теперь он казался мне старше, чем мой отец.

Его мать придвинулась к краю сиденья и нежно прикоснулась к рейтузам сына. Она дрожала.

— Ничего страшного, если ты не выиграешь, — прошептала она с грустью в голосе, — только не упади...