Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

За несколько лет он стал миллиардером. Журналистам, которые спрашивали, не жалеет ли он о времени, когда побеждал на колесах, он со смехом отвечал, что на сожаления у него нет времени. У него и действительно не было времени ни на что, и вся его жизнь уже давно превратилась в одно затянувшееся ускорение.

Во время совета директоров, который должен был решить вопрос о предстоящем развитии всех видов его деятельности в США, он протянул руку, чтобы указать на диаграмму, прочерченную на прикрепленной к стене таблице, и увидел, как его палец, перед тем, как уткнуться в намеченную точку, на какую-то секунду нерешительно застыл в воздухе. Эта нерешительность его смутила. Спорт научил его предельной точности, максимальной эффективности каждого жеста и абсолютному владению собственным телом, что и определило невероятный успех его новой деятельности. Он управлял компьютерной мышью со скоростью чемпиона и при каждом усилии экономил десятые доли секунды, которые составляли дополнительные рабочие часы, выигранные у конкурентов.

Вялое движение пальца заставило его осознать пустоту, которая коварно поселилась внутри него. Ему не хватало ломоты: всех тех легких мышечных болей, о которых очередное усилие заставляет забыть и тут же снова напоминает, которые правильно очерчивают тело спортсмена, рисуют его в воздухе, придают ему нужный объем, осознанную безупречность и точность вечно совершенствуемого инструмента.

Он решил развернуть свою деятельность в США, но от сотрудников не ускользнула легкая неуверенность его решения, подобная небольшому траекторному запаздыванию при заходе на поворот, в тот самый момент, когда ваше колено уже касается поверхности трека.

С этого момента он впал в длительную и болезненную нервную депрессию, из числа тех, которые сражают победителей и против которых медицина бессильна.

Когда они поднимаются по перевалам, их лица кажутся старческими. Через десять минут после прибытия на вершину, они вновь превращаются в детей, с детскими щеками и глазами, они ведут себя как подростки, радующиеся первому подаренному велосипеду.

Этот укрылся под трибуной прессы. Он сидит на металлической перекладине, держа в руке бутылку с водой, и отдыхает. Его глаза подвижны, на устах играет легкая улыбка: он расслаблен. На оголенных участках кожи — загар. За день он сбросил четыре или пять килограммов, сейчас набирает уже второй.

Через неравные интервалы финишную черту пересекают бледные гонщики. Придется ждать еще минут двадцать, прежде чем подтянется группа аутсайдеров, которую бегуны называют «автобусом». Над ним, на сборной площадке, устроители дают интервью в прямом эфире. Туда-сюда снуют механики, техники, распорядители, хронометристы, жандармы. Погода идеальная. Публика толпится у барьера. Зрители хотят прикоснуться к гонщикам.

Ему хорошо. Он играет выпуклыми мышцами ног. Он проводит рукой по икрам и думает о том, что завтра утром надо побриться. Через два часа в гостинице настанет его черед идти к массажисту. А пока никто не обращает на него внимания, и он пользуется этим приятным моментом.

Высоко в горах, над подвесной дорогой и подъемными устройствами, спокойно парят большие птицы. Ни малейшего дуновения ветра. Приземлился вертолет с телевизионной группой.

До его ушей доносится несколько фраз. Журналист, которого он узнает по голосу, беседует с лидером в желтой майке:

— Как мы знаем, велосипедный спорт — самый трудный, самый страшный, особенно в такие дни, как сегодня, когда вам пришлось проехать три перевала и участвовать в решающей гонке. Как вы находите силы и волю, чтобы превозмочь боль?

К ответу он уже не прислушивается. Он знает, что лидер в желтой майке будет рассказывать то, что наказал рассказывать его спортивный руководитель, что хочет от него услышать его наниматель, что говорят все участники, что пишут в «Экип»: велосипед портит ляжки, икры, настроение, поясницу, честь: надо крутить педали, невзирая на дождь и расстройство желудка, и вся эта пытка — за 12000 франков в месяц с премией в виде напыщенного звания «каторжник трассы»...

Он закатывает штанины своих рейтуз, чтобы немного загорели ноги.

По другую сторону телевизора зрители одобрительно кивают, радуясь тому, что живут в шлепанцах, пока другие выматываются в туклипсах.

Репортер, спускавшийся со своей вышки, потрепал его по шевелюре:

— Ну, что, юноша, загораем?

Толпа медленно расходится, отмечая свое присутствие мятыми бумажными кепками, списками гонщиков с номерами и цветом маек. Наконец прибывает «автобус» с метрономом впереди и уборочной машиной сзади.