Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Мадлена ее ненавидела. В школе все знали, что она гнусная колдунья, которая ест маленьких детей и вызывает войны; ее муж от горя разболелся, а сын, пока не было поздно, сбежал из дома.

— Брось эту гадость.

Маленькая девочка подняла глаза, посмотрела на старуху, будто пригвоздила взглядом, сунула голубя за пазуху и побежала.

Подбрасывая полы накидки, замелькали голые икры, и маленькая черная фигурка растворилась в тени парка, который начинался тут же, справа.

— А ранец?!

Мадлена не стала задерживаться на гравийной аллее, ей не хотелось рисковать; старуха на велосипеде могла здесь устроить настоящие гонки. Она свернула на утрамбованную земляную дорожку, которая тотчас скрыла ее от чужих глаз. Она пробежала вдоль высокой крепостной стены, увитой плющом.

Дождь прекратился четверть часа назад, и с деревьев капало. Она набросила капюшон, втянула голову в плечи и перешла на шаг.

Небо было таким серым, что под сводом деревьев, казалось, почти наступила ночь.

Мадлена дошла до места, где дорожка терялась в траве. Она вытащила голубя из-за пазухи, почувствовала себя свободнее и отвела в сторону тяжелые нижние ветки кедра. Мокрая трава украсила крохотными перламутровыми капельками ее черные лакированные туфли.

Она добралась до другой тропинки, которая вела прямо к ее хижине.

Это был сарай, которым когда-то пользовался садовник. Серая краска облупилась, окно заросло плющом, но само сооружение оставалось прочным; на входной двери красовался новый блестящий засов, будто из чистого золота.

Перед входом стояла заброшенная садовая скамья из зеленого дерева. Мадлена уселась на нее. Скинула капюшон, потрясла головой и положила рядом с собой голубиный трупик.

Закрыла глаза и вздохнула.

Мадлена переживала серое детство.

Со дня отпевания она уже сто раз слышала, как взрослые вполголоса повторяли, что она «потеряла» свою маму и прекрасно понимала, что искать ее бесполезно.

Тетя, которая взяла ее к себе после смерти мамы и поселила их вместе со старшей сестрой в своем большом особняке, часто говорила, что Мадлена «трудный» ребенок, а про себя думала — «странный». Разве она не застала девочку в саду, когда та лежала на спине на клумбе ноготков и делала вид, будто она мертвая?

С первого дня Мадлена не приняла дом. Тетя отвела ей просторную комнату с окном в парк. Мадлена терпеть не могла это огромное окно, которое ей не удавалось открыть одной, не выносила мраморный камин, ненавидела полосы на обоях, успевшие так намозолить глаза, что даже смотреть не хотелось; она сворачивалась в крохотный калачик на двуспальной кровати и соглашалась делать уроки только за кухонным столом.

Ночи, в которых уже не было дыхания сестры на соседней кровати, растягивались до бесконечности, и долгие часы бессонного ожидания лишали задора ее дни.

Тетя беспокоилась, врач ставил диагноз: у Мадлены было «потрясение».

Заметив ее склонность к тишине и потребность в покое, тетя отдала ей хижину в парке. В дверь врезали новый замок, единственный ключ от которого был у Мадлены. Это был ее дом. Каждый день после школы маленькая девочка часа два проводила в этом убежище, и именно там она хранила свою коллекцию.

Чтобы вытащить ключ из кармана накидки, Мадлене пришлось встать со скамейки. Она подошла к двери, поднялась на цыпочки и вставила ключ в скважину. Повернула его два раза и вернулась к скамейке. Расстегнула крючок, на котором держалась накидка, развязала лиловый платок и закрыла им рот и нос. Прижала изо всех сил и завязала на затылке.

Как можно нежнее она обхватила трупик голубя согнутыми ладошками.

— Пойдем, красивая мертвая птица, — прошептала она сквозь шерсть платка.

Затем она набрала полные легкие теплого воздуха, задержала дыхание и открыла дверь.

Едва переступив порог, она захлопнула дверь ногой, положила голубя на верстак. Ее затошнило, дрожь всколыхнула накидку. Она пересилила тошноту и произвела ритуальный осмотр своих сокровищ. Она никогда бы не согласилась выйти из хижины, не назвав и не указав перед этим каждую вещь в своей коллекции. В ней был букет высушенных листьев, усохшее растение в полном потрескавшейся земли горшке, голая ветка, булыжник, череп барана, пластинка Морта Шумана и книга, которую она еще не читала, но у которой было такое красивое название: «Мертвый осел и женщина, казненная на гильотине»: летом она будет достаточно сильна в чтении, чтобы приступить к ней. Но эту первую серию предметов она воспринимала как разносортицу, по сравнению с жемчужинами коллекции, разложенными на верстаке.