Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Настал день, когда она напрочь отказалась понимать то, что происходит внизу. Но она чувствовала, что всех, кто приводил к дубу детей, чтобы развлечь их после воскресной службы, больше всего интересовало ее упрямство.

С этого дня она отбросила все сомнения и поудобнее устроилась на своей ветке.

Ее дуб продолжал расти; прекрасный, раскидистый, крепкий, он рассыпал тысячи желудей и отбрасывал на своего старшего соседа тень, удлинявшуюся с каждым летом.

Жанна старела.

Волосы ее начали седеть, зубы шататься; она больше не выкрикивала правду, она боялась, что ее могут не услышать. Ее спина сгорбилась; теперь каждый ливень становился испытанием, а каждый снегопад — пыткой. Она вынесла все.

Пришло время, когда самая высокая ветка достигла подъемного устройства.

Глаза Жанны загорелись почти дьявольским огнем.

Она захотела прыгнуть, но не смогла оторваться от ветки.

На ее покрасневшем веке выступила слеза.

Она стала бороться с ревматизмом, артрозом, оцепенением, она затрещала. Ее заклинило.

Муки свели на нет радость, но не упрямство. Ее ноги так ослабли, что пришлось собрать остаток сил в руках. Она подтянулась на ветках и повалилась вперед.

Ее немощные руки схватили веревку.

Перетертая, ненужная, заброшенная скорее по небрежности, чем по расчету, веревка не выдержала.

Крошка Жаннетта упала у подножия дуба лицом в землю, и потрясенное дерево, словно всплакнув, уронило на ее тело несколько желудей.

Весна народилась только что. От новорожденной веяло свежестью — ей было всего каких-нибудь десять-двенадцать минут, но уже явно чувствовалось, что она здесь. Она угадывалась в тонком солнечном луче, в какой-то другой, непривычной для него самого, голубизне неба, в нежности и пушистости листвы и в особенной мягкости воздуха, которую глазами не увидеть, словами не передать, но которая, лаская кожу, вызывает странный легкий озноб и удивительное ощущение блаженства.

Как это бывает каждый год, она объявилась в среду утром.

За все время, что Мадлена жила в большом доме своей тети Марты, она впервые открыла окно не для того, чтобы проветрить, а просто потому, что так захотелось. Очень быстро у нее возникло ощущение того, что равноградусность между «снаружи» и «внутри» наконец наступила и что в самом существовании стекол уже просто нет никакого смысла. А потом она просто придвинула к открытому окну свое кресло и устроилась в нем, не взяв ни книжки, ни альбома для рисования.

Со своего места она видела лишь половину кедра, крышу пристройки и глубину парка. Слева — конец самой длинной ветки дуба.

Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Воздух пах как травяная настойка.

Запела какая-то птица.

Мадлену охватило ни с чем не сравнимое наслаждение. Это было прекрасно, как самое большое из существовавших когда-либо удовольствий, это было приятно, как вкус самой первой вишни. Она почувствовала, как ее тело еще глубже погружается в кресло, как будто готовится вот-вот расплыться, растечься и перелиться через край.

Не отрывая глаз, она вытянула губы и тоже засвистела.

Птица ей ответила.

Но на этот раз изменила две ноты.

Мадлена отметила про себя изменение и воспроизвела его.

Птица ответила ей снова.

«Она со мной разговаривает!» — подумала она. «Она со мной разговаривает». Она ликовала. Каждый раз, когда она пыталась свистеть, птица ей отвечала. Мадлена начала вкладывать в высвистываемую мелодию целые фразы. Она рассказала ей о весне, о нежности листьев, о радости от увиденного в саду солнца. В ответ птица пела ей что-то свое, то, что Мадлена не всегда понимала, но переводила так. как ей подсказывало сердце: гибкость молоденьких веток, вкус мушек и красных ягод и надежду поклевать в скором времени крошки на подоконнике...

Мадлене захотелось увидеть новую подругу. Очень осторожно, чтобы не вспугнуть, она встала, подошла к окну и оперлась о подоконник. Взглядом обшарила кедр и бук, скользя вдоль каждой ветки. Птицу она не увидела. Не было ее и на скате крыши, и на газоне.

Выглянув вниз, Мадлена заметила, что ее старшая сестра Тереза тоже открыла свое окно. Значит, и к ней пришла ее весна.

Мадлена просвистела мелодию из пяти нот, объясняя птице, что она ее не бросает, а только спустится на минуточку к сестре и поэтому пока не сможет с ней говорить. Птица поняла и ответила ей теми же пятью нотами, в том же порядке, но просвистела она их чуть красивее.