Александр Бирюков - Длинные дни в середине лета

Наташка посмотрела — на больших листах, украшенных лентами и знаменами, сообщалось, что Ольга Владимировна ведет большую общественную работу. Перед уходом Ольга Владимировна проверила, все ли заперто. У калитки она обернулась и крикнула:

— Убежать и не думай! Майор все равно не пустит.

Было еще не жарко. Солнце стояло за деревьями и теплыми пятнами просачивалось сквозь листву. День собирался хороший. Наташка стянула платье и осталась в лифчике и коротких трусах.

— Ну, что там — крикнула она Максиму, который присел перед длинной доской и вцепился в нее изо всех сил. — Каса, Каса! — передразнила его Наташка и, отвернувшись, сняла лифчик.

Оглядываясь по сторонам и прикрывая грудь рукой, как будто кто-то мог увидеть ее за глухим, с проволокой наверху забором, она вытащила раскладушку на солнце и легла загорать. Максим крикнул еще несколько раз свое непонятное слово и затих. Наташка задремала.

— ...Каса! Каса! — вдруг закричал Максим.

Наташка открыла глаза. Максим бежал к ней расставив руки, что-то висело у него на пальцах. Наташка подумала, что это какой-то шнурок, но, когда Максим подбежал, увидела, что он держит длинного желтого червя, взвизгнула и вскочила.

— Каса! — кричал Максим и растягивал червя, как гармошку, а Наташка пятилась от его рук.

— Брось! Брось эту гадость!

Максим ее не слушал, тогда Наташка, зажмурившись, бросилась на него и замахала руками. Максим вдруг заплакал. Наташка обняла его, но он отбивался и кричал так, что было слышно, наверное, на станции.

— Ну и ори. Мало еще получил.

Максим покричал у нее за спиной и успокоился.

— Давно бы так. А то распустил сопли. Не стыдно, каса?

Максим молчал. Наташка обернулась и увидела, что он идет мимо Майора к калитке. Майор приоткрыл глаз и даже не шевельнулся.

— Стой! Стой! — закричала Наташка и побежала к калитке.

Максим потянул ручку вниз, а Майор встал и зарычал. Максим уже повис на ручке, калитка вот-вот могла открыться, и Наташка рванулась к нему, почувствовала, как ударилась коленкой о что-то твердое, а потом как будто горячий утюг приложили к ноге. Майор отпрыгнул, оскалив зубы. Наташка схватила Максима за руку и замерла. Но Майор больше не нападал, и тогда она, не выпуская руку Максима, бросилась к дому. Майор помчался за ней. Максим упал. Наташка остановилась. Майор прыгнул и повис почти над ней, натянув цепь. Рыча, он бросился снова и снова повис.

— Дурак! Сволочь зубастая!

Максим поднялся и пошел к ней, протягивая руки. Майор успокоился, вернулся к будке и сел, приложил уши и тяжело дыша.

...Вымыв Максиму руки и коленки, Наташка посадила его за стол, поставила разогревать кашу. Максим капризничал. Наташка бегала от плитки к столу, ей на хотелось есть, и несколько раз она поднимала ложку, чтобы черпануть как следует, но каши было мало, и даже для пробы она брала чуть-чуть, на самый кончик ложки.

Ел Максим плохо, весь измазался. Каша летела по всей террасе. Наташка посадила его на колени. Дело пошло лучше. Нужно было только вовремя вытирать рот и следить, чтобы глотал.

— Ну и молодец! Хорошо ешь! Скоро вырастешь, за братиком маленьким ухаживать будешь. Ты кого хочешь — сестру или брата?

Наташка вытерла ему рот, покачала. Он прижался к ней, притих. Тогда она подчистила тарелку, но каши было совсем мало, только еще больше есть захотелось. Она хотела положить Максима в кровать, но он вцепился в грудь и заныл.

— Ты чего? Спать надо, глазки закрыть. Вот дурачок. Чего же ты хочешь?

Она освободила из его пальцев грудь, осторожно подвалила ко рту. Он взял сосок и зачмокал. Наташка замерла от неожиданного ощущения. Ей показалось, что Максим ухватился за конец клубка, спрятанного глубоко внутри, и тянет и клубок поворачивается, распутывается.

— Спи, дурачок, спи!

Наташка положила его в кровать, подумала и запела вполголоса песню, которую любила больше других: «Эти глаза напротив...»

...Майор заскулил у калитки.

— Ну, как дела? — громко спросила Ольга Владимировна.

Наташка выскочила на крыльцо за платьем. Хозяйка сразу заметила у нее кровь на ноге и нахмурилась.

— Значит, не послушалась?

— А вы кобеля своего не распускайте! — сказала Наташка, еле сдерживаясь от нахлынувшей обиды. Она стояла перед хозяйкой, поджав окровавленную ногу и прикрывая грудь, и от того, что стеснялась, злилась еще больше.

— Ты тут не командуй! — Ольга Владимировна прошелестела мимо нее и плюхнулась на стул. — Ух, как жарко! Бабушку, значит, можно волновать? Можно не жалеть старого человека? А зачем врешь? Нет у нас никакой Кудиновой!