Владимир Бочкин - Повод жить (СИ)

— Почему? Я вас не понимаю. Как это бессмысленно, ведь это конец, это всё, омега жизни, дальше только черви и гробная жизнь, ну или загробная, если веришь в такие вещи. Не понимаю.

— Спроси себя, для чего люди кончают жизнь самоубийством.

— Это просто. Потому что жить невыносимо.

— Просто? Невыносимо людям было в концлагерях, на войне, нестерпимо когда рак пожирает твои внутренности. Но эти люди жили и живут, и ничего в мире не хотят больше, чем жить и продолжать бытиё, несмотря на любое страдание. Так почему люди кончают жизнь самоубийством?

— Не знаю, вы меня совсем запутали.

— Самоубийство — это детский шаг. Боль? Но все знают, что боль проходит. Хотя часто люди просто не хотят отказываться от своей боли. Холят, лелеют, пестуют её, а избавление от боли рассматривают как предательство. Хотя в чём предательство? В том, чтобы обрести счастье, в том, чтобы быть сильным, а не хнычущим куском плоти? Ведь даже самая сильная душевная боль стирается и тускнеет. Нет, самоубийство — это обида. Ты хочешь наказать мир своей смертью, отомстить Богу за свою боль. Поэтому священники считают самоубийство грехом, ведь это в сущности просто бунт. Ты мне так, а я тебе этак.

— Интересно, но почему это бессмысленно? Я не считаю, что это детский шаг, ведь бунт это вызов, это борьба, действие.

— Да, если это интересно тому, против кого ты бунтуешь. Если бы Бог сидел на облаке, обливался слезами и рвал на себе волосы из-за твоей смерти, наверное, это имело бы какой-то смысл. Если бы мир опустел без тебя, как в песне поётся — тоже. Но ничего подобного. На самом деле миру наплевать, он даже не заметит твоего исчезновения. Миру интересны только живые. Люди поплачут и тоже забудут, уже следующее поколение не будет помнить твоего имени. А Богу, ну что Богу, даже если он есть, то для него смерти нет, и людей он видит в их бессмертной сути. К тому же, оглянись вокруг, очень похоже, чтобы Бога волновала наша жизнь и смерть? Ему тоже в принципе наплевать, по большому счёту. Он дал свободу воли, вертись как хочешь.

Бог — равнодушный сеятель. Ему нет дела какие всходы даст посеянный им урожай и даст ли вообще. Или будет сожран вредителями, забит сорняками, сгорит на солнце, залит водой. Он не будет ухаживать за тобой, поливать, выдёргивать сорняки и травить вредителей. Нет у него никакого плана, и нет судьбы для нас. Богу всё равно, всем всё равно. Никому нет дела, никому.

— А вы?

— А что я? Я живу назло, другие умирают назло, а я вот живу. Не хочу, чтобы мир злорадствовал, что сделал меня. И Богу я тоже такого удовольствия не доставлю. Если хочет забрать меня, пусть постарается, а я не собираюсь помогать ему. Вот так вот.

— Знаете, по-моему, это как раз и есть настоящий бунт.

Он пожал худыми плечами. Кустистые брови приподнялись, рот впервые изогнулся в улыбке.

— Может быть. Мой бунт в том, чтобы жить.

— И поэтому вы вернули мне пистолет?

— А смысл не возвращать? Если действительно захочешь, способ найдёшь. Причём наверняка особо неприятный.

— Думал, о крыше.

— Ну вот, а ты о соседях подумал? Каково им будет смотреть как тебя отскребают от асфальта! Лучше просто вышиби себе мозги. Только не сейчас, рука дрогнет, ещё хуже сделаешь.

— Спасибо, я подумаю, над вашим предложением, пока мозги всё ещё в черепной коробке.

— Шутки, шутками, но вот что я хотел сказать. Все дела нужно делать по порядку. В том числе самоубийство.

— Отговаривать вы меня, как я понимаю, не будете.

— Не дождёшься. Мне в принципе всё равно, хотя я тебя с пелёнок помню. Родители как? Новая квартира нравится?

— Нормально. Что значит новая, то ведь была бабушкина квартира, она получше этой. Им там удобнее и сестре простора больше.

— Вот именно. Родители, сестра, ты с ними попрощался? Я не говорю напрямую, но хотя бы повидался последний раз перед смертью? Порядок во всём должен быть, в том числе в порядке ухода на тот свет.

— Зачем это? По-моему, им так лучше будет.

— Чем лучше? Тем, что они запомнят тебя пьяным и сломленным на поминках?

— Я не знаю, но из-за них я жить не буду.

— И не надо, но уважить родных можно? Нужно. Оставь по себе добрую память. Им и так трудно будет, когда их сын сыграет в ящик, так пусть хоть запомнят тебя в нормальном виде, а не то разгильдяйство, какое ты себе позволяешь. А ведь им ещё твой труп опознавать. Мало того, что у тебя полголовы не будет, так ещё от оставшейся части перегаром вонять будет.

— Ладно, убедили. И что делать?