Владимир Гурвич - И корабль тонет…

Раздался стук в дверь. Ромов поморщился — никого видеть сейчас ему не хотелось. Скорей всего это Суздальцев, а с ним ему меньше всего хочется общаться. Но и не открыть он не может себе позволить.

Ромов соскочил с кровати, отворил дверь — и обомлел. Перед ним стоял Шаронов. Вот уж в чем он был уверен, так в том, что тот никогда к нему сам не зайдет.

— Вы ко мне? Заходите, Андрей Васильевич. Очень рад, что решили заглянуть.

— Я вам не помешал?

— Что вы, я ничем особым не был занят. Так, размышлял про сценарий.

— Вот по этому поводу я к вам и заглянул. — Шаронов зашел в каюту и остановился. — Как вы тут живете, у вас так накурено.

— Простите, вообще-то я не так много и курю. Но сейчас случай особый, курение помогает творческому процессу, — на ходу стал сочинять, сам не зная зачем, Ромов. — Вот я и разошелся. Сейчас открою иллюминатор — и все быстро развеется.

Ромов устремился к иллюминатору и открыл его. Ему было неудобно перед собой за свое поведение, но все это происходило помимо него. Кто-то таинственный заставлял его так поступать. И сопротивляться не было никаких сил.

Шаронов опустился на стул, Ромов сел напротив него.

— Есть ли у вас какие-то мысли по поводу сценария? — спросил Шаронов.

Ромов лихорадочно искал ответ, четких мыслей на сей счет на данный момент у него не было. По большому счету он только еще собирался заняться его обдумыванием.

— Я думаю, это не так все просто, учитывая поставленные перед нами задачи.

Шаронов уловил его состояние.

— Задачи действительно поставлены сложные. Но разрешимые. Если поразмыслить, в них нет ничего принципиально сложного.

— Вы полагаете? — вздохнул Ромов. — А мне, четно говоря, они показались далеко не самыми простыми.

— В чем-то вы правы, рассказ нашего друга чрезвычайно тривиален. Хотя он свято убежден в обратном. И сделать из него что-то необычное не так-то просто.

— Вот видите, вы тоже так считаете, — обрадовался Ромов.

— Я вам так не сказал, — усмехнулся Шаронов. — В институте нас специально учили: взять самый обычный, можно даже сказать, примитивный сюжет, и сделать из него нечто оригинальное — в этом и заключается подлинное мастерство.

— Да, да, я тоже это проходил. Вот только поможет ли это нам?

— Мы могли бы организовать нечто вроде соревнования, — неожиданно произнес Шаронов.

Ромов почувствовал испуг, не узнал ли он каким-то образом про его договоренность с Суздальцевым. Тот вполне мог стравить их, для продюсера это может быть выгодным ходом.

— Вы полагаете, что это целесообразно? — пристально взглянул на Шаронова Ромов.

— Такие вещи всегда идут на пользу дела. Но сейчас не та ситуация.

Ромов ощутил некоторое облегчение. Кажется, в их тайну с Суздальцевым Шаронов не посвящен. Хотя, как поведет он тогда, когда наступит конец всей этой истории, и придет момент выбирать сценарий? Но об этом лучше пока не думать.

— Я с вами полностью согласен, — произнес Ромов.

— Я так и предполагал. Я решил, что нет смысла дожидаться конца повествования нашего героя. И кое-что набросал. А коль вы определены в мои соавторы, пришел вам показать. Почитайте, выскажите свои соображения. Можете что-то сразу исправлять. Затем обсудим.

— Конечно, буду рад, — пробормотал Ромов. К такому повороту событий он не был готов.

Шаронов вручил ему флешку.

— Считайте, что это и ваш текст. Поэтому ведите себя с ним по-хозяйски. Когда завершите работу, скажите. Обсудим.

Шаронов встал и направился к выходу.

Едва закрылась за ним дверь, Ромов бросился к компьютеру, вставил флешку и погрузился в текст. Читал, не отрываясь, пока не дошел до конца. Закрыл файл и несколько секунд бессмысленно смотрел на монитор. Затем лег на кровать и закурил.

Ничего не изменилось, Шаронов остался Шароновым — одним из лучших сценаристов страны. А может быть и мира. Это он, Ромов, понял едва ли не с первой страницы. Не исключено, что он, Ромов, не очень замечательный автор, но все же он достаточно владеет профессией, чтобы отличить туфту от настоящего произведения. А Шаронов, черт бы его дери, сразу сумел повернуть дело так, что становится жутко интересно и одновременно глубоко. Как ему только это удается. И в прошлых фильмах у него это замечательно получалось. Не случайно же люди балдеют на его картинах, выходят из зала сами не свои. Он, Ромов, прекрасно помнит свои впечатления от первого фильма Шаронова, дня три ходил под впечатлением увиденного. Ему тогда было лет шестнадцать, он был довольно циничным парнем. А тут проняло, что называется, до костей.