Владимир Гурвич - И корабль тонет…

Но долго там пребывать он не смог, после того, как он осушил целую бутылку коньяка, его снова потянуло наружу. Ромов вышел на палубу и наткнулся на Марину. То ли от неожиданности, то ли страха, то ли от того и другого одновременно, он застыл на месте и вперил в нее свой взгляд.

Марина хотела молча пройти мимо, но его странный вид заставил ее остановиться.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

«Разве может с человеком быть все в порядке, если он должен убить другого человека» — мысленно возразил он.

— А что у меня может быть не в порядке? — уже вслух буркнул он.

— Мало ли. С тобой всякое бывало. Думаешь, не помню.

— Думаю, — утвердительно кивнул головой Ромов. Почему он так сказал, он не знал. Да и не пытался понять.

— Да, — удивилась Марина. — Впрочем, это твое дело. Если у тебя все нормально, я пойду.

Марина направилась по палубе.

— Подожди! — крикнул он ей вслед.

Она остановилась.

— Что тебе еще?

Ромов лихорадочно соображал, какую назвать причину, почему он ее остановил. Он ведь не представляет, зачем это сделал.

— Хочу с тобой поговорить.

— О чем? — пожала плечами Марина. — У нас уже все обговорено.

— Все никогда не бывает обговорено, — возразил сценарист.

— Вот как? И что же еще не обговорено?

— Я скучаю по тебе, — произнес Ромов первое, что пришло на ум.

— Просто у тебя здесь нет женщины. Закончим плавание, быстро найдешь. И больше обо мне не вспомнишь.

— Напрасно так думаешь.

— А то я тебе не знаю.

— Мы долго были вместе.

— Не так уж и долго. Да и какое это имеет значение.

— Имеет, — упрямо произнес Ромов.

— Если для тебя имеет, то это твое дело. Меня это не волнует. Ты для меня теперь господин никто.

Ромов внезапно ощутил, как прилипла ненависти к горлу. Он даже почувствовал, что задыхается. А ведь, в самом деле, эта мразь, это ничтожество его бросила. А он никак на это не отреагировал, проглотил обиду, как дольку апельсина.

Ромов внезапно почувствовал облегчение, появилась реальная зацепка для убийства. Теперь он понимал, что его так мучило, не было личного мотива для этого. А теперь он появился. Вернее, он был и до этой минуты, но не в активированном состоянии. А сейчас это случилось, да еще с такой силой. Его просто переполняет злоба и ненависть.

— Что с тобой? Ты словно бы переменился? — что-то почувствовала Марина.

— Все нормально, — почти весело произнес Ромов. — Сегодня очень хороший день.

— Хороший, — удивленно посмотрела на него Марина.

— Ты, наверное, идешь в бассейн.

— Да.

— И правильно, в такую жару только и купаться.

Ромов вдруг понял, как убьет ее. Он утопит Марину. Случайно она может удариться о стенку бассейна, потеряет сознание и захлебнется. Делов-то всего на несколько минут. Только надо выждать момент, когда никого не будет поблизости.

— Вот я и купаюсь, — ответила она, не спуская с него глаз.

— Тебе надо чаще купаться, это так приятно, — произнес он, и, не прощаясь, направился по палубе.

Шаповалов почти без сил сидел в кресле. Все последние дни он вел долгие переговоры с сотрудниками своей компании, со своими агентами. Но никакой пользы они не приносили. Только отбирали у него все новые порции сил и энергии. Он все сильней ощущал, что наступает развязка, кризис захватывает все новые территории, идет в глубь и в ширь, при этом безжалостен, как палач. От приходящих сообщений хотелось выть. То, что вчера казалось абсолютно невозможным, теперь становилось ужасной реальностью. А тут еще Филипп со своей девкой. От воспоминаний о недавнем разговоре с сыном им вновь овладела ярость. Не зная, куда ее излить, Шаповалов схватил бутылку с виски и швырнул ее в дверь. Бутылка распалась на мелкие осколки, а ее содержимое превратилось в лужу на полу.

Внезапно у него возникло странное желание — полизать эту лужу. В молодости ему нравилось эпатировать окружающих экстравагантными поступками. Иногда он вытворял такое, что многие полагали, что он не совсем нормален. Но Шаповалов знал, что с этим у него все в порядке, таким необычным образом он демонстрировал миру свою свободу, независимость от чужих суждений и взглядов, презрение к окружающим. Но сейчас в этом желание заключалось нечто иное, не до конца ему понятное. Он склонялся к тому, что это был скорей способ самоунижения. Он ощущал острую ненависть к себе, им владело сильное желание самонаказания. И одновременно — не менее сильная ненависть к окружающим. Он пришел к тому с чего начинал, к мысли о том, что весь мир — его враги. И ничего иного быть не может. Он так устроен, каждый человек изначально враждебен другому человеку. А если это так, разве можно чего-то хорошего ожидать в жизни.