Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

И подарок я хотел купить именно в районе площади Каталония, где находятся самые модные магазины этой части побережья, хорошо зная, что при виде упаковки с фирменным знаком «Английского дворика» или «Марк энд Спенсер» сердце твое если и не смягчится, то все равно вздрогнет, хотя представить, что ты будешь чувствовать, когда развернешь бумагу и откроешь коробочку не могу даже я со своей способностью к воображению и перевоплощению, ведь то, что я надумал тебе подарить, могло придти в голову именно здесь, в мире красивых мужчин и далеко не таких совершенных, как это казалось бы, женщин.

Я надумал подарить тебе пояс, друг мой, кожаный пояс или змеиной, или крокодиловой кожи, но лучше змеиной, из кожи удава, с геометрическим рисунком и покрытыми лаком чешуйками. И с тонкой позолоченной пряжкой, не золотой — это было бы вульгарно, а именно позолоченной, ты любишь изящные и дорогие вещи и мой последний подарок должен быть именно таким, тем более, что всегда, когда ты будешь расстегивать его — и мне совсем не хочется знать, перед кем — ты будешь невольно вспоминать меня, пусть даже я сейчас сродни великому Кавафису и могу твердить себе не переставая: «По тавернам бейрутским, по борделям шатаюсь боль глуша — докатился. В этой жизни беспутной мне одно помогает как соприкосновенье с красотой долговечной, как держащийся запах на губах и на теле, — то, что целых два года мой Тамид несравненный, мальчик мой, был со мною — и не ради чертогов или виллы на Ниле.»

И выполнение пункта «а» началось чрезвычайно успешно, я нашел то, что искал, нашел в «Марк энд Спенсер», на третьем этаже, в маленьком бутике кожаных вещей, so expensive, слишком дорого, подумал я, глядя на чешуйки кожи питона, на ее светлые и темные правильные ромбики, хотя может ли быть слишком дорогим прощальный подарок тому, кто два года — прямо как неведомый мне Тамид — дарил мне всю полноту жизненного счастья, которой я отныне навеки лишен?

И я подозвал продавщицу, она не торопясь, как и все продавцы в местных магазинах, прошествовала ко мне и, выслушав и плохо поняв то, что я ей сказал, все же догадалась — лишь когда мне пришлось ткнуть пальцем прямо в витрину за ее спиной — и показала мне выбранный тебе в подарок пояс.

Даже пряжка была такой, как она мне представлялась — небольшой, изящной, с позолотой и при этом никакой вульгарности, ничего от помпезного стиля, который был некогда столь ненавистен нам обоим.

Я расплатился, взял в левую руку пакет с завернутой в хрустящую бумагу коробочкой, в которой и покоился драгоценный пояс, и пошел прочь из этого Эрмитажа цивилизации, на свежий воздух, к ветру, дующему с моря.

И дальше какое–то время все шло, как и было просчитано несколько дней назад, когда я еще только чертил в голове план этого последнего барселонского дня, еще не зная, что ждет мне при встрече с маленькой улочкой, красиво называемой Портоферисса.

Я шел по Рамбле, смотря, как и все прочие гуляки, на живые скульптуры и на продавцов птиц, попугаи в клетках и замазанные золотым гримом люди не так уж интересовали меня, намного приятнее было просто чувствовать беспечный воздух Рамблы и смотреть на улыбающиеся и такие же, как и здешний воздух, лица, я сделал, что хотел, какая–то часть жизни в очередной раз подошла к концу, это не в первый раз, хотя может быть, что уже — учитывая мой возраст — в последний, вот только об этом мне думать совсем не хотелось, я шел вниз по Рамбле, к памятнику Колумба, пожилой мужчина в светлых брюках и светлой рубашке с короткими рукавами, в дорогих темных очках с диоптриями и с маленьким пакетиком в левой руке.

И время от времени пинал то правой ногой, то левой попадающиеся на пути листья платанов, ссохшиеся и большие листья, осыпающиеся с деревьев несмотря на то, что было еще самое начало лета.

Так я дошел до художников, ноги стали уставать, мне захотелось присесть и выпить что–нибудь холодного, можно и сангрии, немного, бокал граммов на триста–четыреста, обычно здесь ее подают кувшинами, но мне просто хотелось пить, я увидел несколько столиков прямо у краешка бульвара и решил, что это то самое место, которое позволит мне, переведя дух, спокойно довоплотить свой пункт «б», дойти до моря, а потом поймать такси и вернуться на площадь Каталонии, спуститься под землю, сесть в электричку и отбыть обратно на побережье.

И тут я увидел то, что перевернуло весь этот красивый рисунок, день моментально стал другим, хотя все оставалось как прежде — небо было все в той же дымке, солнце жгло не сильно, да и окружающие меня люди оставались теми же, за исключением лишь одного персонажа, внезапно въехавшего в самый центр этой прозрачной, нарисованной скорее не акварелью, а пастелью картинки.