Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

И уже жарко, хотя в машине работает кондиционер.

Градусов двадцать восемь, и с каждым днем будет все жарче и жарче.

— Мне все равно надо в Иерусалим, — опять говорит Майя и я слышу упрямство в ее голосе.

— Это невозможно, — отвечает Миша, — я обещал.

— Это надо! — твердо говорит Майя и я вдруг понимаю, что Миша послушается.

— Завтра четверг, — говорю я Мише, — может, это не так и опасно?

— Четверг, — говорит Миша, — четверг…

— Четверг — не пятница, — говорю я, — вот в пятницу было бы нельзя…

— Хорошо, — говорит Миша, — вы обе поедете?

— Нет, — говорит Майя, — я поеду одна.

Я понимаю, что спорить бесполезно, Майя сказала, что поедет одна, а я не хочу ссориться с Майей.

Я хочу, чтобы она меня полюбила.

Не знаю, почему, но мне этого хочется.

Он создал нас из мужского ребра, для чего мы им нужны.

И почему из ребра?

Может быть ребро тут надо понимать как сердце?

Хотя тогда все становится еще более странным, потому что с недавних пор я не верю в их сердце, оно эгоистично, оно жестоко, оно грубо.

Но для чего–то мы им нужны.

Мы едем уже около часа, скоро будет свороток на Иерусалим, но мы сейчас туда не поедем, мы минуем этот странный город, который так потряс меня в тот раз. Мы стояли с мужем и смотрели на него с самого верха, со смотровой площадки, за которой — лишь обоженные склоны какой–то горы с притулившимися на них зданиями, да потом лишь белесое и голубоватое небо. А под нами были и городские стены, и золотой купол одной мечети и черный — другой, и стена плача, и уже вдалеке можно было разглядеть крест, венчающий храм Гроба Господня.

Куда завтра и собиралась Майя, помолиться за Н. А.

Хотя об этом она мне не сказала ни слова.

Она сидела рядом, смотрела в окно, мы ехали мимо придорожных городков и поселков, через постоянные армейские патрули, небо смеркалось, скоро станет темно, а нам надо было успеть приехать засветло.

Но мы успевали — стемнеет где–то через час, не раньше, сказал нам Миша.

Я думала о том, отчего так Майя привязана к Н. А., если он ей даже не родной отец.

Я знаю, отчего я так привязана к мужу. Я его люблю, пусть даже он оказался совсем не тем, каким я его воспринимала все эти годы.

Хотя это еще не факт, может быть, это тоже иллюзия, как иллюзия и то, что он хочет меня убить. Я уже устала думать об этом, я просто устала и если чего мне и хочется, так на какое–то время забыть обо всем.

И просто побыть с Майей, рядом, изо дня в день.

Смотреть в ее зеленые глаза и чувствовать теплоту ее тела.

Я еще не знаю, как все это произойдет, но это произойдет. Если не сегодня, то завтра или послезавтра.

Потому что если мы им даны для услады, то у нас тоже что–то должно быть для услады.

Мы можем быть даны для услады.

Мы можем быть даны для того, чтобы любить.

Или быть любимой.

Шоссе поворачивает в сторону Мертвого моря, Майя смотрит на семейство бедуинов, расположившееся прямо неподалеку от обочины. Шатры в Иудейской пустыне — по моему, именно так называются эти места. А рядом с шатрами стоит джип и спутниковая тарелка, бедуины вечерами смотрят телевизор, почему это приводит Майю в восторг.

Я хочу любить и хочу быть любимой. И не хочу бояться, не хочу думать, что меня убьют.

Я никогда еще не любила женщин. Или женщину. Я даже не знаю, как это делается физически. То есть, знаю в теории, но практики у меня никогда не было. Хотя, скорее всего, я просто хочу отомстить — своему мужу, который меня обманул и предал. Который любил всю жизнь не только меня.

Как в том старом анекдоте: она любит его, а он — другого.

Мне стыдно, но я ничего не могу с собой поделать.

Мы проезжаем места, которые кажутся мне знакомыми, я пристально всматриваюсь в окно и вспоминаю, что именно здесь мы проезжали с мужем тогда, когда на шоссе лежало закрытое чем–то тело.

И мне опять становится не по себе.

Когда завтра Майя поедет в Иерусалим, то я буду волноваться, лучше мне тоже поехать с ней, но она этого не хочет.

Она хочет молиться одна, в храме Гроба Господня, выстояв очередь для того, чтобы припасть к нему.

Попасть, припасть, приложиться, ощутить холодный камень надгробия, прикосновение к которому может тебя изменить.

И дать возможность любить, как и возможность быть любимой.

Хотя есть и другая возможность — быть судимой, за то, что мы есть для них прежде всего услада и что на самом деле они, по крайней мере, большинство из них, так зависимы от нас.

Когда тебя начинают судить, то тебя к чему–то приговаривают. Например, к смерти, как это произошло со мной.