Андрей Матвеев - Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим

Не было, но будет, ибо на спинке кровати аккуратно висят светлые тайваньские джинсы и бирюзовая маечка непонятного происхождения, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся сионистским подарочком, так как произведена в государстве Израиль «Чудненько, — думает Каблуков, напяливая всю эту роскошь, — давненько я такую дребедень на себе не носил!», надевает на ноги кроссовки гонконгского производства и с осторожностью приоткрывает дверь в коридор. Там никого нет. Каблуков быстро и уверенно закрывает за собой дверь, кладет ключ в карман и спешит к лифту. Через две минуты он уже на улице и с мрачностью во взоре долго изучает гостиничную вывеску, гласящую, что сей отель называется «Анапа».

«Боже, — думает Каблуков, — тут–то я как оказался?» Сумасшествие продолжается, все это чары, чертова Дорида, то бишь Виктория Николаева, где тебя искать, думает Каблуков, вновь позабыв о кавычках. Но стоять и долго пялиться на вывеску неприлично, так что Д. К. предпочитает пройтись и подумать.

О чем? Да о многом, наверное. Ну, во–первых, деньги. Они у него есть, большой бумажник, плотно набитый разными купюрами, подсчет которым Джон Иванович пока не произвел. Во–вторых. Как он здесь оказался? Ну, на этот вопрос ему не ответить. В-третьих. Что ему делать? А этого он и сам не знает. Так что действительно надо пройтись, вот набережная, вот море. Какой сейчас месяц, думает Каблуков, какой месяц и какой день? Да, и какой год? Надо купить газету, и тогда все станет ясно.

Д. К. решительно устремляется на поиски газетного киоска, но тут его внимание отвлекает находящаяся по правую руку афиша, приглашающая посетить музей–заповедник «Горгиппия».

«Ничего себе, — думает Д. К., — вот это штучки!» и внимательнейшем образом запоминает адрес, что, впрочем, оказывается совсем без надобности, ибо упомянутый музей–заповедник находится в трех минутах ходьбы от гостиницы.

Каблуков приобретает билет и входит в кованые чугунные ворота. Небольшой пятачок земли, уставленный всякой полуразбитой утварью. План–схема раскопок древнего греческого поселения на Краснодарской земле. Две гробницы. Мраморная статуя, Ба, ухмыляется Каблуков, уставившись на тронутое временем лицо царя Неокла, да, да, того самого Неокла, что был наместником Тиберия (Тиверия) и мимо изображения которого шастал Джон Иванович целую неделю, вот только было это почти десять веков назад. Что–то становится понятно, но лишь что–то. Все остальное в тумане, а самое главное, в тумане оказывается то, каким образом он. Каблуков Джон Иванович, оказался в номере–люкс гостиницы «Анапа» в разгар бархатного (по всей видимости, но желтые листья на тротуаре, но отсутствие одуряющей жары и многолюдных толп заставляют его сделать именно такой вывод) сезона. Он этого не знает и навряд ли узнает, безумие продолжается, бедный, бедный Каблуков, думает он о себе в третьем лице, кивает на прощание царю Неоклу и покидает археологический музей–заповедник «Горгиппия».

«Прощай, Горгиппия, — со всхлипом в горле думает Каблуков, — прощай. Что же мне остается?» Остается лишь песенка, пришедшая из памяти. Каблуков идет и мурлыкает о том, что вот «приеду я в город Анапу, надену я черную шляпу…» Дальше все в тумане, ни слова, ни строчки, и почему именно черную шляпу (хотя может быть, что и белую), скорее всего не «стэтсон», а «берсалино», этакую здоровую шляпу мягкого фетра с большими полями, тоже мне, мафиози, думает Каблуков, сицилиец недоношенный, и с этими словами на устах отправляется смотреть город.

Город, надо сказать, его разочаровывает. Не город — затхлый, провинциальный городишко, даже глаз положить не на что и не на кого. В основном мамаши с детьми и редкий люд восточных национальностей, весь в черном, черная рубашка, черные брюки (черные джинсы), черные мокасины, черная голова и черная шерсть на черной груди. То есть грудь–то смуглая, но так красивше звучит. Или красивее? — думает Каблуков, неспешно идя по набережной и удивляясь, как тут много фотографов. На каждого отдыхающего по два фотографа, а то и по три. Мужчины, женщины, юноши, подростки и даже дети. И все — фотографы. С самыми забавными и завлекательными аксессуарами, как живыми, так и неживыми. Обезьянки, анаконды, ишаки, верблюды, пудели, опоссумы. Фанерные кареты, деревянные микки–маусы, мушкетерские костюмы, рыцарские латы и якобы древние туники и хитоны. Надо сфотографироваться в тунике, думает Каблуков, окончательно забив на кавычки. Надо бы, да лень, и он решает перекусить. Ему удается отыскать шашлык из мидий, который он закусывает хурмой и инжиром. Вкусно, ничего не скажешь, но что ему все–таки делать?