Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

Да и неоднократное мое пребывание на разных зарубежных востоках — что в Эмиратах, что в Израиле, что в Турции — дало свои плоды: понимание того, что

никогда не смогу понять этой изумительной нагловатой хитрости, как и того, что я для них — всего лишь лоховатый представитель какого–то неправильного мира.

МОЖЕТ, КИПЛИНГ БЫЛ ПРАВ?

Только все равно ведь есть исключения, например, мой приятель из Стамбула, молодой парень со смешным для русского слуха именем Баран, говорящий свободно как на французском, так и на английском, и пишущий мне электронные письма о Чезаре Павезе, которого недавно для себя открыл.

«Смерть пришла, и у смерти глаза твои…», это из предсмертного стихотворения итальянского классика, застрелившегося за четыре года до моего рождения.

Таким же исключением был и странный татарин Наиль, странный хотя бы потому, что в начале девяностых эмигрировал со своей очередной женой в Израиль, по крайней мере, так мне об этом рассказывали.

Только все это преамбула, на самом деле меморуингую я о другом.

О том, что летом 1971 года ко мне пришел Наиль и принес почитать одну книгу.

Хотя не исключено, что это было и не летом.

НЕ ПОМНЮ!

Я вообще мало что помню, память не просто избирательна, на самом деле она фантастически беспомощна в том, что называют точными реалиями прошедшего. Например, я могу сказать, что познакомился с Наилем на дне рождения дочери подруги моей матушки, и что было это в августе, так как по гороскопу она, вроде бы, лев, но —

ИМЕННО, ЧТО ВРОДЕ БЫ,

а значит, это мог быть и не август…

В общем, где–то через год после нашего знакомства ко мне пришел мой новый приятель Наиль, и у него были хитрые глаза.

Он снял с плеча кофр с камерой и сказал:

— Я что–то принес!

Вообще–то в своей прошлой жизни Наиль был актером, потому он и оказался на дне рождения дочери подруги моей матушки — они вместе учились театральному ремеслу. Но как типичный восточный человек он быстро понял, что фотограф зарабатывает больше, если, конечно, ты не звезда. А звездой он не был.

Так что единственным, чего он мог принести в своем кофре, кроме камеры со сменными объективами, были какие–нибудь новые фотографии, о чем я ему и сказал.

— Нет, — возразил он, — холодно.

Такая игра еще из детства, в «холодно — горячо», когда не угадываешь, то холодно, когда наоборот — то, соответственно, антоним.

За которым Наиль и лезет в сумку.

Даже не надев, чтобы не обжечься, перчаток.

Достает из потрепанного кожаного кофра раскаленную книгу — она красного цвета, видимо, температура внутри приюта для всех его фотографических прибамбасов высокая.

На передней сторонке переплета хорошо заметен почерневший квадратик, наверное, уже обуглился от жары.

ЧЕРНОЕ НА КРАСНОМ, С ДОБАВЛЕНИЕМ БЕЛОГО.

Но опять же: так мне помнится.

Я давно не видел тойкниги.

Сборника рассказов и повестей Хулио Кортасара «Другое небо», М., издательство то ли «Прогресс», то ли «Художественная литература», 1971 год.

Скорее всего, «Прогресс», в интернете не проверишь, там на эту книгу ссылок нет:

ДАВНО ЭТО БЫЛО…

Между прочим, потом в «Прогрессе» много лет работала моя матушка, с середины семидесятых и до пенсии, раз в пару лет она покупала через профсоюз путевку и ездила в страны, которые для меня не существовали, я был невыездным. Матушка же побывала в Италии, Индии, Шри — Ланке, Англии, Западной (тогда) Германии и даже Японии. Но все это так, к слову…

— Тебе это надо почитать, — сказал хитроглазый Наиль, — ты обалдеешь.

— Хорошо, — сказал я старшему товарищу, — ты мне ее оставишь?

— А как же! — ответил Наиль.

В тот день он, как оказалось впоследствии, сделал для меня великое дело. Что называется — показал мне вектор. Навряд ли я стал бы тем писателем, которым стал, если бы не рассказы Кортасара.

«Другое небо».

«Южное шоссе».

«Неизвестные в доме».

«Аксолотль».

«Слюни дьявола».

Перечислять можно в любом порядке, суть не изменится.

И, конечно же, еще «Преследователь».

Про Чарли Паркера, «Птицу», с эпиграфом из Дилана Томаса

«O, make me a mask.»,

«СЛЕПИ МОЮ МАСКУ.»…

Мне вдруг попалась в руки книга, которая честно рассказывала о том, что мир

а). странен,

б). иррационален,

в).загадочен,

г). безумен,

д). и при всем этом предельно реалистичен.