Евгения Сафонова - Шёпот листьев в больничном саду

— Я устала, мам, — тихо сказала я.

Мама, может, и не поняла намёка — а вот отец вздохнул и, отпустив мою руку, встал со стула.

— Ладно, Лен, пойдём, — он коснулся маминого плеча. — Дай ребёнку поспать. Завтра придём.

— Завтра так завтра, — мама, явно расстроившись, всё же поднялась на ноги.

Родители, пожелав мне всего хорошего, ушли — а я откинулась на подушку.

Паша, Паша. Мой бывший жених. Сейчас даже смешно немного: какой из него жених, если он на три месяца младше меня?

А тогда я верила. Всем обещаниям.

Тогда он и сам, наверное, в них верил.

Когда я услышала его в третий раз, я приняла его голос за галлюцинацию.

Той ночью я лежала с температурой тридцать восемь. Отёкшие руки и ноги скручивает невидимыми верёвками, в висках колоколом стучит кровь, с каждым ударом ввинчивая в мозг тонкую иголочку боли.

Первый раз я плакала, сейчас — уже привыкла. Это было нормальным явлением для восстановления после высокодозки: того периода, когда твой организм почти полностью убит, и остаётся только ждать момента, когда костный мозг начнёт снова вырабатывать кроветворные клетки. И молиться, чтобы среди этих клеток не нашли лейкозных бластов.

Я смотрела в потолок и думала о том, что это последний раз.

Скоро, уже совсем скоро я буду снова кормить белок в больничном саду. Листья к тому времени, наверное, уже опадут, но ветви клёнов помашут мне в знак приветствия.

Скоро, уже совсем скоро кончится пустыня, и путь мой продолжится не по выжженной, растрескавшейся земле, а по берегу реки, поросшему зелёной травой. Как и раньше. Нет, ещё лучше.

Скоро, уже совсем скоро я только посмеюсь, глядя в равнодушное, холодное небо, которое когда-то так меня манило.

— Зачем ты так цепляешься за жизнь? — голос почти слился с гудением лампы дневного света над моей кроватью.

Я вздрогнула.

Я с трудом повернула голову.

В больничной палате — мире бледной зелени и стерильной белизны, где даже окно заклеили плёнкой и занавесили жалюзи — он казался кровоточащей раной. Инородным элементом. Красно-чёрные одежды отливали шёлковым блеском, тёмные глаза внимательно следили за мной.

— Кто ты? — прошептала я.

— Твоё упрямство меня восхищает, — он подошёл ближе; движения его были мягки и вкрадчивы. — Многие молили о смерти, когда жизнь била их куда меньше.

Мне это кажется , думала я, глядя на его улыбку, бордовую, как розы. Меня предупреждали, что могут быть галлюцинации. Этого не может быть.

Он остановился у изголовья моей кровати, глядя на меня сверху вниз.

— А вот твоя соседка особо не упорствовала. Видимо, её чаша терпения была куда меньше, — добавил он. — Но ты… — он склонил голову набок, — а ведь дальше будет только хуже. Поверь.

Я моргнула.

Я не знала, кто он. Но мне не нравилось, что он находится в моей палате.

— Уходи, — хрипло проговорила я.

— Уйду. Твоё время ещё не пришло, — он протянул руку — с длинными тонкими пальцами, с длинными аккуратными ногтями. Я вздрогнула, ожидая прикосновения — но он лишь провёл ладонью вдоль моей щеки, не касаясь. — Может, всё-таки скажешь: что тебя держит? После предательства жениха, после предательства подруг, после всей этой боли?

Я молчала.

— Я мог бы прекратить всё это, — его голос обволакивал слух тёплой сонной пеленой. — Больше не будет боли. Никакой. Никогда. Только покой, — его рука потянулась к моим волосам, будто желая поправить выбившуюся прядку — и вновь застыла, не смея коснуться. — Ты сама об этом думаешь. Просто боишься пожелать.

Я сглотнула.

— Уходи, — повторила я, и в этот раз голос мой был твёрдым.

Он не ответил: лишь улыбнулся. Потом отвернулся и прошёл куда-то к окну, и длинные рукава его одежд летели за ним крыльями алой бабочки.

Я не видела сам миг его исчезновения — но в следующий миг его в палате уже не было.

В тот день, когда я услышала его в четвёртый раз, родители ко мне не пришли.

Зато пришёл кое-кто другой.

— Привет, Сашка! — тряхнув рыжими хвостиками, Катя поскреблась в стекло. — Как ты тут?

— Живу помаленьку, — я захлопнула крышку ультрабука и убавила звук телевизора, по которому показывали новости. Кое-как улыбнулась: грибок во рту мешал. — Ты как?

— Гипс сняли, — она гордо продемонстрировала мне свободную руку. — И рёбра вроде прошли совсем. Выписывают завтра.

— Здорово! Как ощущения?

— Хорошо, — она легко согнула и разогнула ладонь. — Наверное, скоро даже в музыкалку даже снова могу ходить.