Михаил Попов - Ларочка

— Ну что, Волчок?

— Что?

— А ты не перечислишь ли мне императоров династии Клавдиев.

— Зачем?

— Что–то мне очень захотелось послушать.

Это было конечно издевательство, но одновременно и оттяжка времени. Может быть, придет за время перечисления спасительная мысль, какой–то способ выскользнуть из под удара.

— Калигула.

— Ну!

— Нерон.

— Ну!

— Ну, Клавдий.

— Ну!

В этот момент появился радостно улыбающийся специалист по муниципальному устройству Римской Империи. Ему было очень приятно, что в данном заведении начало рабочего дня начинается уммственной гимнастикой именно такого рода.

Лариса бросила на несвоевременного латиноида свой взгляд, и удалилась, потребовав, чтобы «товарищ консультант» навестил ее минут через пятнадцать.

— Здравствуйте, товарищ Волчок.

Римский гость сразу понял, что молодому работнику не до него. Парень с трудом подбирает нужные слова, и при всей очевидности дела, все время соскальзывает сознанием с линии разговора. А с каким преувеличенным раздражением посмотрел он на телефонный аппарат, вдруг решивший зазвонить.

Звонила, разумеется, Лариса.

— Можешь не спешить. Опоздал. Можешь вообще здесь не появляться.

Молодой Консультант вскочил так резко, что побледнел — отлила кровь. Тут же сел, боясь потерять сознание.

— Я оставил тут и анкету, и автобиографию, до свидания. — Сказал приветливо римлянин. Ему хотелось задать еще несколько вопросов, обсудить не только династию Клавдиев, но, может быть, и Антонинов, но было понятно, что спрашивать он будет зря.

Волчок выждал минут пятнадцать, надеясь на еще один, может статься, смягчающий, звонок с территории отдела Великой Отечественной Войны. Не было такого. На шатающихся ногах отправился к дверям известного кабинета.

Постоял с минуту у запертой двери.

Он не знал, какие именно слова скажет, но, вместе с тем, уже считал себя решившимся. Только вот на что? Главное снять этот, сиюсекундный кошмар, а там будет видно, ведь суд не завтра, с ним может случиться горячка, пожар или другое, столь же радостное событие.

Главное, чтобы она была там одна.

Лариса, Галка, Милован сидели за столом и пили кофе–чай. Вместе с ними сидел, как ни странно, Прокопенко. Вроде бы отвергнутый за нежелание включиться в движение спасателей Карапета. Он был в легком подпитии, что–то говорил, размахивая маленькими острыми ладонями. Чувствовалось, что он в центре внимания.

Волчок замер в дверях.

Пару секунд ему пришлось гореть на медленном огне общего, испепеляющего внимания.

Наконец Лариса презрительно выцедила.

— Сади–ись.

По крайней мере не сказано: «уходи».

Сел, взял чашку, стоявшую на краю.

— Это моя, сказал Прокопенко.

Других свободных чашек не было, пришлось сидеть с пустыми руками.

— Ну что, Волчок, тебе не стыдно?

— Что? — Волчок решил — все, сейчас он объявит, он согласен! Только сглотнет слюну, и объявит.

Тем временем шла за столом шла общая беседа. Центром разговора, как ни странно упорно продолжал оставаться Прокопенко, и не только центром, но и просто каким–то главным героем. Постепенно до сознания Молодого консультанта стало доходить: счастливый семьянин решил принести большую общественную жертву. На предстоящем суде он покажет, что Карапет нанес удар Пызину совершенно открытой ладонью. Была пощечина, и ничего больше.

Волчок осторожно встал, и побрел к себе. Ждал окрика в спину, но пронесло. В коридоре столкнулся с Карапетом. Поклонился ему чуть ли не в пояс, и пробормотал одними губами: «здравствуйте». Он испытывал чувство вины перед демагогическим драчуном и ничего не мог с этим поделать, хотя уже знал, что тому уже не придется страдать за свой поступок. Чувство вины даже слегка марало чувство облегчения, на которое он имел право, после того, как выяснилось, что наследником Александра Матросова быть не ему.

Суд состоялся вскоре в здании районного суда.

Шел дождь. Явились все «историки», пришло много народу и из других «направлений» — «Биология» и «Искусство» в основном. Они толпились в темном, дворе под подъездными козырьками, капли лупили в глубокие полные грязной воды асфальтовые выбоины, изъязвлявшие здешний асфальт. Михаил Михайлович Александров стоял под липой и под зонтом, показывая, что ему горестна данная ситуация, и что он в стороне от всего этого. Он и был на полторы головы выше любого из собравшихся, а при своем зонте вообще казался башней.