Михаил Попов - Ларочка

Но тут ее кольнула одна мысль:

— Стой, а может, ты не хочешь?

Генерал медленно повернулся к ней, ни один мускул на его лице не дрогнул, взгляд был спокойный до почти неприятной степени. Вылитый римлянин перед Рубиконом.

— Я выступлю.

Штабом проведения операции назначен был кабинет Ларисы. Это было удобно во всех отношениях. От здания ЦБПЗ до телецентра можно было за пятнадцать минут дойти пешком. Ну, максимум за двадцать. В кабинете был телефон, чтобы позвонить в киселевскую программу (заветный номерок Лариса держала в нагрудном кармашке у сердца), в кабинете был телевизор, по которому можно будет увидеть, и услышать историческое выступление Белугина. В тот же самый кабинет можно будет назвать народа, всех тех, кому будет интересно и полезно послушать генерала. Кроме того, Лариса обязана была находиться в этот день на рабочем месте, потому что именно на этот день Михаил Михайлович назначил свою дебильную конференцию.

Белугин явился с Агапеевой. Куда же от нее денешься! Но еще до их приезда Лариса провела один неприятный, а главное, очень странный разговор с Лионом Ивановичем. Вернее, с его квартирой. После последнего свидания со стариком прошел целый месяц — да нет, полтора уже. За делами и тревогами, дни летят быстро, а сынок, так и не явился с личной просьбой. Лариса решила махнуть рукой на дурацкую свою гордость. Мать, я, в конце концов, или не мать?! Два года в казарме слишком тяжкое наказание за глупую мальчишескую гордыню.

Трубку сняла какая–то дева с расслабленным, замедленным голосом. — Где Егор?

Голос туповато задумался.

— Ладно, где Лион Иванович?

Оказывается, была скорая, старику сделали укол, он сейчас спит.

— Ладно, будить не надо. Кстати, а вы кто такая?

На том конце провода мялись. Какая отвратительно размазанная блядская интонация!

— Ладно, и так все понятно.

Лариса бросила трубку и хмыкнула. Вот, старый чертяка, он все тот же. Лариса вспомнила, как он рассказывал историю про своего друга старика–любовника, знаменитого сценариста, который уже лежа в предсмертной позе, просил навещавших его поэтесс сесть на краешек кровати и норовил уже вполне кащеевой рукой, цапнуть за колено. Так вот я, говорил Лион Иванович, и в таком состоянии не ограничусь коленом, учтите. Доигрался.

Лариса решила, что сразу после передачи сгоняет к старику. Обязательно!

Солдатские матери стали собираться к концу рабочего дня, они бродили по «направлениям», их знакомили с работой ЦБПЗ, они высказывали свои чудовищные по своей нелепости пожелания в рассуждении улучшения этой работы. Ощущение ненужного, нелепого, но неотвратимого праздника охватило здание. Лидеры движения клубились в предбаннике и кабинете Михаила Михайловича. Старик — Лариса несколько раз заглядывала к нему — был и польщен таким женским напором и подавлен. Было видно, что ему нравиться его новая либеральная роль, но бросалось в глаза, что он смущен масштабом и интенсивностью события.

Камеры с двух телеканалов, деловитые пареньки в джинсах, провода по полу, жаркие осветительные устройства.

Увидев телевизионщиков, Лариса усмехнулась, и едва удержалась от совета обратить сегодня внимание на одну аналитическую вечернюю программу. Вот там будет картинка так картинка.

С решительными деловитыми мамами она была холодно приветлива, Михаил Михайлович и за это был ей благодарен. Эта конференция сама по себе была почти политическим скандалом, он знал, что ее очень по–разному оценивают в верхах, так зачем ему всякие местные водовороты. Увидев Белугина в форме, бывший морпех схватился за сердце. Понял, что Лариса лишь притворялась лояльной. Потребовал заместительницу к себе. Бледная Саша сообщила об этом. Лариса улыбнулась ей.

— Конечно. Но учтите Саша, сколько бы у вас там не собралось теток, моим гостям тоже нужен кофе.

Михаил Михайлович встретил ее в предбаннике и повлек за локоть куда–то в сторону, и там зашипел своими огромными губами, что «никаких военных», что генерал не будет выступать.

— Будет. — Улыбнулась Лариса, любуясь тем, как отваливается челюсть у начальника. — Но не здесь.

— Что значит…

— Я имею в виду, что у вас он выступать не будет. Это частный визит. Если, пардон, не хотите, я тоже могу не участвовать.

Шеф охотно бы принял этот самоотвод, но он помнил, что сам приказывал — быть готовой. Надо быть последовательным. И потом, она подумает, что он ее боится.