Михаил Попов - Ларочка

С тех пор так и повелось. Лариса легко и свободно признавалась в том, как и с кем жила, и ей было наплевать на чувства золотозубого плебея, как матроне разоблачающейся своих термах перед банным рабом. И добродушно, в сущности, посмеивалась над постельным героизмом своих партнеров. Почти никогда смех ее не был злым и уничижающим, она вспоминала не позорные, а забавные повороты. Но такова уж природа смеха, что он уничтожает эрос. Никогда не шутите в постели. Секс дело серьезное.

А раз нет эроса, но и нет ревноса.

И так продолжалось не один месяц. Они не жили вместе, потому что у Бабича–старшего была семья. Но даже если бы у него не было семьи, они все равно не жили бы вместе.

Младший обо всем догадывался. Лариса иногда думала, что может быть, он подумывает, как бы ему зарезать отца. Но даже такие мысли ее особо не развлекали.

Кроме того, у Ларисы тоже теперь была семья. Она вырвала из трясины белорусского национализма своего аутичного сына, и поселила у Лиона Ивановича, согласившегося взять над ним руководство. Причин было две — большая квартира и полное стариковское одиночество. Лариса после этого всем говорила, что она теперь живет с сыном, не уточняя точных очертаний этой ситуации.

Так из–за чего же тогда случился этот чудовищный мордобой, с разгромленной квартирой, запятнанной гематомами фигурой?

Во всем оказался виноват один мифологический персонаж. Рыбаконь.

Зашел разговор, во время одного из визитов Бабича о какой–то чепухе, сейчас уже и не упомнить. Разговор выбрел на Сретенку, затормозил у «мастерской» черного копателя Рыбаконя. И в этом месте мясник побледнел как куриное филе.

— Ты его знала?!

— В том–то и дело, что нет.

— Но ты же сейчас рассказывала про его дыру. Очень похоже. Бутылки, иконы.

— Так я же тебе и говорю…

— То есть, как же можно было, бывать в доме, и не раз, и не увидеть хозяина?

— Бывает, я же тебе говорю.

Бабич знал Рыбаконя, и с самой отвратительной стороны. Даже для мясника и колбасника, пошляка и снохача, этот человек представлялся чудовищем. «Ни одной юбки», «дважды привлекался за изнасилование, но отвертелся».

Лариса со смехом продолжала утверждать, то, что утверждала — даже не виделись. Жила в его доме, пила, спала, но Рыбаконя не видела.

Было, очевидно, между Бабичем и гробокопателем еще что–то, что он не мог обнародовать, но оно грызло его, поэтому факт сожительства Ларисы с этим «ублюдком» разрывал ему внутренности. А то, что факт был, он не сомневался.

К тому же — зачем врет?!

Что за новая подлая манера — врать?!

Поскольку Лариса и в самом деле не видела даже этого Рыбаконя, она не знала его сексуальных привычек, и не могла, соответственно, их высмеять.

Разговор получился отвратительно серьезным.

Лариса оторвалась от зеркала и прошлась по разгромленной комнате. Все же, как это предусмотрительно, что сына она поселила у Лиона, каково было бы ранимому юноше стать свидетелем этой колбасной истерики.

Все навещавшие хозяйку, старались по мере сил навести порядок в этом хаосе. Но следы побоища были слишком заметны. Стулья стояли покосившись, стол вообще не валялся только потому что был прислонен к стене. Дверь в ванную висела на одной петле. Телефон треснул не хуже зеркала, но работал.

Да, все необходимые шаги по жестокому и законному отмщению ревнивому кретину сделаны, в местах не столь отдаленных уже готовят для него нары.

Первые шаги с целью загладить ситуацию безумный Бабич сделал уже через несколько часов после побоища. Твердил то, что в такой ситуации и полагается твердить: любовь, ревность, ослепление, какие хочешь извинения, сатисфакции, валяние в ногах. «Можешь пропустить меня через мясорубку, если хочешь». Явная невыполнимость рецепта выглядела издевательством, а от навязчивого мясного акцента просто тошнило. И это побуждало Ларису к активным юридическим действиям.

Бабич позвонил утром следующего дня и сообщил, что если она хочет, он сегодня же начинает процедуру развода и жениться на ней. Швырнув трубку на треснувший корпус, Лариса хрипло рассмеялась. В предложении мясника был какой–то самоудваивающийся бред. Во–первых, выяснялось, что он был все это время убежден: она мечтает выйти за него замуж, и, во–вторых, надо понимать, он считал, что с помощью оказанных намедни физических «ласк» он это ее желание сильно увеличил.

Не–ет, таких надо сажать!

Благодаря вмешательству Энгельса, дело раскручивалось стремительно.