С такими мыслями Михаил Федорович и поехал сегодня утром в обком к заведующему отделом. Секретаря обкома не было в городе, иначе Лапин зашел бы к нему. Заведующий — они были старыми знакомыми — выслушал его, потом встал из-за стола и несколько раз прошелся из угла в угол. Кабинет у него просторный, обитый светлыми деревянными панелями, с цветным телевизором на тумбочке в углу, портретом Ленина на стене. Напротив портрет М.С. Горбачева. Если встать сбоку, то такое впечатление, будто хитро прищуренный Ильич и чуть улыбающийся Генеральный Секретарь с пониманием смотрят друг на друга. И знают про то, что еще неведомо никому.
— Я не буду читать альманах, — после продолжительной паузы сказал заведующий. — Понравится он мне или не понравится — это не имеет никакого значения, потому что решать его судьбу будут в издательстве. Ты ведь знаешь, Миша, наши установки: ни под каким видом не вмешиваться во внутренние дела творческих Союзов, издательств, театров. Я позвоню Балуеву, он вызовет Куприна и Добролюбова и скажет, что был звонок из обкома, мол, запускайте альманах в производство… А те встанут на дыбы: опять обком на нас давит, навязывает свою волю… И мы же с тобой окажемся виноватыми! Зачем нам с тобой эти головные боли?
— Я окончательно убедился, что у нас в Ленинграде существует литературная мафия, — заметил Лапин, — И она всесильна. Помнится, я хотел предложить Балуеву дельного молодого инструктора — он попал под сокращение — так что поднялось! Звонки из Союза писателей, Союза журналистов, Союза театральных деятелей, пошли письма, мол, нам партийный функционер не нужен… И в результате взяли по их подсказке на работу этого самого Добролюбова, который верой-правдой служит мафии…
— Мафия, мафия… — поморщился заведующий отделом. — Ты, Миша, лучше такими словечками не бросайся… У мафии есть свой крестный отец, лейтенанты, солдаты… Я имею в виду капиталистическую мафию… А кого мы с тобой знаем как мафиози? Кому мы можем предъявить столь серьезное обвинение? Может, это тоже новое словечко, появившееся у нас за последние годы, как плюрализм, рэкет, рокер? Например, у меня язык не повернется назвать известного режиссера или писателя мафиози! Ну, групповщиком куда еще ни шло… Кстати, крупные руководители творческих Союзов, писатели, артисты, работники культуры — они коммунисты! Скажут нам: куда же вы раньше смотрели, дорогие товарищи? Ведь вы их утверждали на бюро обкома на высокие посты!
— Скажут… — хмуро заметил Лапин. — Обязательно рано или поздно зададут нам этот вопрос. И придется на него отвечать. И тебе и мне. Да и кое-кому, кто повыше нас…
— Вот пусть они и отвечают, — сказал заведующий — Я пришел в обком, когда все уже было… И менять что-либо или воевать с кем-либо уже не имело никакого смысла. Помнишь, на моем месте сидел Постников? Он тут было развил бешеную деятельность, заговорил о групповщине в творческих Союзах, о засилье групповщиков в газетах, журналах, театрах, киностудиях, радиотелевидении… Ну и чего он добился? Потихоньку перевели на советскую работу, где его не видно и не слышно. Потом вышел на пенсию, написал две или три критических книжки и, говорят, неплохих — он по образованию филолог — так его даже с таким багажом в Союз писателей не приняли! Припомнили его нападки на групповщину…
— Что же мне сказать Сергею Строкову?
— Скажи: пусть поборется, — улыбнулся заведующий отделом — Пусть отстаивает свою позицию… Я знаю, он принципиальный мужик! И не боится открыто выступать против мафии… — заведующий поморщился, — точнее, групповщины.
— Так все-таки, мафии или групповщины? — посмотрел в глаза ему Лапин.
— Послушай, Михаил Федорович, — не отвел взгляда заведующий — Не лезь ты в это дело! Строков — свободный художник, а мы с тобой — партийные работники или, как нас теперь обзывают, «партбюрократы», и разными такими словечками мы не вправе бросаться. Все эти творческие Союзы десятилетиями складывались, в газеты-журналы подбирались преданные групповщине люди, то же самое и в другие творческие организации… Я тоже, как и ты, один раз пытался предложить в журнал вместо ушедшего на пенсию главного редактора умного честного писателя. Что тогда поднялось? Во всех газетах началась кампания против нашей кандидатуры, и в результате назначили опять своего ставленника: серого, безликого литератора, который тут же превратил журнал в кормушку для таких же, как и он сам… Ну и что? Я, как говорится, схлопотал по носу, да еще получил нагоняй от начальства за близорукость… Как же, я пошел против общественного мнения! Не прислушался к голосу творческой интеллигенции… Они ведь хитрые, посылают в Москву хлопотать видных людей: академиков, лауреатов, Героев Соцтруда…
Читать дальше