Всеволод Фабричный: Самоед

Кроме того я похитил оттуда две шикарные пары кед, пояс, рубашку фирмы Fred Perry, три ножа, много красивой антикварной посуды, кое–какие декорации на кухню, три cd–плеера, много компьютерных игр, фильмов, свинью–копилку. Подсчитав дома улов — оказалось что свинья имела около тридцати долларов в мелких монетках. Судьба копилочных денег оказалась тяжелой. Бог явно проклял меня за мое бесстыдное воровство и я очень–очень долго не мог потратить эти деньги.

Мое последнее хищение было бутылкой дорогого, «элитного» бренди, которая послужила причиной моего ухода из Армии.

Стояла безумно жаркое лето. Навес из плотного военного одеяла, который мы установили над компактором, чтобы избежать прямых солнечных лучей на наши задуренные мусором головы не помогал. Было жарко, душно и липко. Головная боль провоцировалась грохотом железных предметов падающих в специальный бак, слева от компактора. Спортивные тренажеры, ножи, вилки, лыжные палки (палки шли в специальный бак для алюминия), утюги и мясорубки — если эти поступления оказывались в непригодном для продажи состоянии — их забирали на металлолом.

Когда бутылка бренди попала мне в руки — в то утро я был особенно озлоблен и угнетен. День только что начинался. Все вокруг бесило настолько, что я, с яростью закидывая в компактор очередную гору непригодной (даже для Африки) обуви то и дело шипел:

— Да горите вы, сволочи, синим пламенем! Сука, блядь… Проклятая жизнь!

В такой напряженной ситуации — бутылка бренди подошла весьма кстати. Я, оглядевшись по сторонам, нет ли по близости Предателя Тони (другой Тони — у нас их было твое), сделал несколько глотков. Температура напитка была нежно горячей.

— Ничего! Выпью и горячее! — подумал я.

Все утро я прикладывался к бутылке и когда, после первого перерыва нас повели в часовню — петь религиозные песни я был готов петь что угодно и по возможности — громко.

В часовню? Да — именно туда. Я же говорил — Армия Спасения — религиозная организация. Часовня находилась внутри склада. Мы ходили туда по средам. Большая комната, выдержанная в красных тонах, мягкие стулья, святые портреты и нейтральные пейзажи невинной природы, орган на котором играла специально приходящяя по средам китаянка и полусумасшедший пастор с видом голосом классического евнуха, который в течении двадцати минут вещал нам о Спасителе.

Половину работников Армии составляли индуски и иранки. Не знаю — интересно ли им было слушать про нашего Иисуса и его чудеса, но по крайней, когда дело доходило до пения — пели они громко и с удовольствием.

Обычно я пел едва слышно, но сегодня, после уже почти приконченной бутылки — я расшалился вовсю и ревел «Amazing Grace» так сильно — что перекрывал орган. Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я проникся религией. Вот в часовне–то и заметили мою нетрезвость, потому, что после нее — за мной явно стали следить.

Конечно я вел себя странно. Вопиюще странно по стандартам привыкших к ГУЛАГовской дисциплине работников. Я уже заметно шатался, закуривал возле огнеопасной зоны, где стояла краска, ацетон и разные другие легковоспламеняющиеся жидкости. Пытался оседлать детскую игрушку- лошадь.

Мне было поручено задание вычерпать ковшиком густую черную жижу, которая вытекала из мусорного компактора в специальный колодец в асфальте. Жижи этой было достаточно много. Вычерпывали ее два раза в неделю. Можете себе представить ее запах: вот кто–то, скажем, решил, что Армии Спасения необходимы консервы с тунцом. Привезенный тунец оказывается просроченным. Я выкидываю банки в компактор. При сдавливании банок стенами могучего пресса — банки разумеется лопаются. Тунцовый сок стекает на дно компактора, которое всегда чуть–чуть под наклоном и затем, как и все жидкости, попадает в колодец, смешиваясь там с другими, не менее пахучими веществами. Рассказывали случай, как один работник не выдержал и лишился чувств от вони. Остается только гадать о компонентах смеси в колодце в тот день…

Окруженный битым стеклом, и упавшим мимо компактора мусором я, на карачках, черпал ковшиком эту божью росу. Жижа, попадая в ведро, брызгала во все стороны и лицо мое покрылось мелкими точками–родиками. Меланома окончательной гнуси. В голове все еще звучала Amazing Grace. Хотелось в туалет и я, приспустив свои военные штаны, стал вычерпывать и мочиться одновременно. Какой–то шутник поставил на магнитофон кассету Вагнера. Нам разрешалось слушать кассеты и cd, которые люди сдавали для Армии, при условии, что мы потом положим их на место. Громко заиграла величественная музыка, с железных бортов компактора вспорхнули стаи Валькирий и я, вдруг отчетливо осознав чудовищную сюрреальность ситуации — зажмурил воспаленные этанолом глаза, захохотал едва слышно — нутром и долго не мог остановиться.