Таир Али - Идрис-Мореход

— Мамед Рафи!

Надзиратель проворно вскакивает со своего стула.

— Я здесь, начальник–бей!

— Поставь самовар.

— Слушаюсь, начальник–бей!

Громыхая сапогами, Мамед Рафи выходит из комнаты.

Остров–тюрьма.

Заведение, вверенное попечению Идриса Халила — особое. После закрытия лагеря для военнопленных на Наргине — это единственная секретная тюрьма республики, где содержатся «политические». Сейчас в наскоро перестроенном солдатском бараке, разделенном внутри занавесями на манер походных госпиталей, с окнами–бойницами на базарную площадь — их в общей сложности 27 человек, из которых большинство составляют активисты «Гуммет» и других левых партий, осужденные без суда и следствия. Официально они числятся либо пропавшими без вести, либо погибшими. Иначе говоря, их не существует, как не существует и самой тюрьмы, четырех надзирателей, Мамеда Рафи, десятка солдат, несущих посменную вахту, и молодого начальника — капитана национальной армии Идриса Халила, моего дедушки.

По краям базарной площади лежит талая грязь. У товарной лавки распряженная лошадь жует овес из мешка, натянутого на влажную морду. Тощий часовой в длиннополой шинели курит самокрутку и наблюдает за тем, как двое рабочих замешивают известь в железной бадье: вот уже вторая неделя, как по распоряжению Идриса Халила приводят в порядок соседние с главным бараком помещения, чтобы при необходимости можно было расселить заключенных по камерам.

Зыбкое небо над площадью отражается в черном зеркале огромной лужи прямо посередине безлюдных торговых рядов.

…Идрис Халил — студент, любовник, поэт и солдат. Идрис Халил — арестант и тюремщик. Продолжая свое бесцельное бегство, начатое им когда–то в Константинополе (а может быть, и раньше, например, в тот самый день, когда поезд впервые увез его с Сабунчинского вокзала в глубь дремлющей страны), он все время меняет личины и маски, прячется среди естественных фантомов, созданных временем на границе нескольких миров…

Иногда, окончательно запутавшись в перипетиях биографии моего деда, я впадаю в отчаяние, и тогда лишь старая фотография, снятая Иваном Акоповичем, оказывается единственной спасительной нитью, еще связывающей меня с прошлым и с Идрисом Халилом. Фотография и сны — вот мое спасение от беспамятства! Они хранят в себе свет и подвижный образ платоновской вечности, которое одно и есть время. И стоит мне только закрыть глаза — я вижу Идриса Халила, склонившегося в зимний день над канцелярской книгой, в которой выцветшие от времени фиолетовые чернила текут по страницам вначале в спотыкающемся ритме кириллицы, а затем вальсирующим арабским «алифбейсом». Заглянув через его плечо, я, хоть и с трудом, но могу разобрать: «…арестован по подозрению к причастности…». Идрис Халил захлопывает книгу и поворачивается к окну, к зимнему небу, разрезанному прутьями решетки. Сегодня 11 января 1919 года…

Появляется Мамед Рафи с кипящим самоваром. Ставит его на низкий столик у печи. Опять выходит из комнаты и возвращается уже с подносом, на котором стоят сахарница, блюдце с нарезанным лимоном и стакан в серебряном подстаканнике. Поверх кусков колотого сахара — в фольговой упаковке плитка немецкого шоколада — это из пожертвований «Товарищества Нобель и сыновья» военнопленным на Рождество. Помимо шоколада, Георг Карлович Бергер, управляющий обширными предприятиями «Товарищества» на острове, прислал еще три ящика мясных консервов, несколько мешков белой муки для тюремной пекарни, копченой рыбы и теплые одеяла. Знакомство Георга Карловича и Идриса Халила состоялось на праздничном ужине у Калантаровых по случаю Нового Года, где каждый из гостей получил в подарок образец рукоделья средней дочери Мамеда Рзы — Ругии–ханум. В дедушкином подарке изломанные линии орнаментального кубизма сплетаются в продолговатые бутоны чудесных цветов, составленные из красных, зеленых и синих квадратов, чередующихся с оранжевыми треугольниками.

— Начальник–бей! — Говорит Мамед Рафи, подставляя стакан под носик самовара. — Ночью к острову опять подходил баркас из Астрахани. Не иначе, как нефть грузили …

— С чего ты взял?

— В поселке говорят. В домах за артелью видели сигнальный костер на берегу…

— Ну и что? Может, это рыбаки…

Мамед Рафи отрицательно качает головой.

— А как красные могли проскочить патрульные суда?

— Кто их знает! Шайтан помогает им! — Желтые глаза старшего надзирателя превращаются в узкие щелочки. — Утром опять туман был, спаси нас Аллах!