Эдвард Куровский: Мурманская ночь

— Как получилось, что медсестра спасла мне жизнь? — спросил я у безногого старшины.

— Очень просто: она дала тебе свою кровь.

— Как так «дала»?

— В прямом смысле. Она лежала на кровати рядом с тобой несколько часов, и тебе из её вены переливали кровь. Рана у тебя была небольшая, но ты потерял много крови.

— Она такая молодая, симпатичная, — вздохнул я. — Как мне отблагодарить её?

— Дурак, — вмешался лежавший рядом на железной кровати солдат, прикрытый матросской курткой. — У неё та же группа крови, что и у тебя, вот она и отдала.

— Но ведь… она совсем не обязана была…

— Что значит «не обязана»? Ей приказали.

— И много крови?

— Много, — сказал безногий, снимая бинт с культи. — Несколько дней ходить не могла, совсем ослабла.

Тут завязался разговор на другую тему, и я забыл об Ане.

— …Нанаец, ты уступил бы мне свою жену?

— Только на одну ночь. А потом, при случае, я должен был бы переспать с твоей в Курске или где ты там живешь.

Раненые засмеялись.

— А где живут нанайцы? — спросил мордвин из Пензы, о таком народе не слыхавший.

— В Хабаровском крае.

Раненый, которому оторвало пулей ухо, объяснил, что на Дальнем Востоке, там, где течёт река Амур и страна граничит с Китаем, живут представители многих народностей, в том числе и нанайцы, оттуда родом и наш смуглолицый усач. Нанайцы — народ мирный, они эмигрировали на Дальний Восток с территории нынешнего Китая в поисках спокойной жизни. А позже угодили в лапы царской России.

— И как там только люди живут? — я приподнялся, чтобы получше разглядеть безухого, который жил в далёкой Сибири.

— Живут себе. Не так, как в городе, конечно, но живут. Главным образом, благодаря тому, что ловят рыбу.

— Ну, это летом. А зимой?

— Зимой тоже можно рыбачить. Поменьше, но можно. Летом выращиваем овощи, собираем в тайге ягоду и ловим молодых тигров для продажи в зоопарки.

— Тигров? — удивился мордвин. — А ты не врёшь, у вас и вправду есть тигры?

— Это, наверно, тигры ловят вас, признайся, — пошутил украинец Миксюк.

— Гораздо опаснее тигров древесные пиявки. Сидит такая тварь на ветке и выбирает момент, чтобы прыгнуть на тебя. А ты не замечаешь этого. А потом у тебя отнимается рука или половина тела, и ты калека на всю жизнь.

— И никак нельзя спастись? — спросил матрос.

Тут в зал вошла сестра Аня, и никто из нас не оставил это без внимания. Она была маленькая, держалась строго. Раздала термометры (хватило не всем) и вышла.

— Ну, так как же спастись от такой пиявки?

— Надо ходить в шапке, натянутой на уши, в рубахе с длинными рукавами и в рукавицах. И, конечно, в длинных штанах и в обуви.

— А летом?

— Точно так же.

Я сделал несколько шагов и почувствовал себя таким измученным, что тотчас же рухнул на скрипучую железную кровать. Почему я потерял столько крови? Откуда она вытекла? У меня была забинтована шея, а к животу прилеплен большой пластырь.

И вот пришёл день, когда доктор Кондратенко позволил мне понемногу ходить. Держась за влажную стенку, я вышел в коридор. Там оказалось уцелевшим только одно оконное стекло, но я всё равно ничего не увидел: была ночь, белизна снега не делала её светлее, а маяки были погашены.

Медсестра Клава спросила, нужна ли мне помощь. Я ответил, что ищу Аню и что живу на свете только благодаря её крови.

— А, да-да, — Клава кивнула и сказала, что Аня спит после ночного дежурства.

Забавно прозвучало это её «ночное дежурство», ведь и так всё время ночь, и ещё несколько месяцев будет ночь.

Я собирался сказать Ане, что теперь у нас одна и та же кровь. Нет, всё-таки лучше не будить её, иначе рассердится. Какое ей, в общем-то, дело то того, что у нас одна и та же кровь? Наверняка Аня уже не раз отдавала свою кровь. Может быть, она даже не помнит, кому.

Дверь в комнату медсестёр была приоткрыта. Я вошёл и чуть было не провалился в дыру, оставшуюся после бомбёжки. Бомба пробила и потолок. В комнате стояли две кровати, на одной из них кто-то лежал, прикрытый одеялом и фуфайкой. Судя по цвету волос, это была Аня.

— Ань, — шепнул я и коснулся её плеча.

— Не буди меня.

— Я пришёл поблагодарить тебя.

— Мм…

— Знаешь, у нас теперь одна и та же кровь.

— Я хочу спать.

На мне была матросская куртка, старая, разорванная на спине гимнастёрка без воротника и кальсоны с завязками внизу. Было темно, я стоял над Аней и не знал, что делать. Поцеловать её или лучше уйти? Я искал ладонью её лицо, она недовольно бормотала что-то, говорила, что я ей мешаю, губами я коснулся сухих её губ, но она не прореагировала, словно ничего не почувствовала.