Эдвард Куровский: Мурманский день

Я смотрю на редактора и ничего не понимаю, но он старается казаться равнодушным. «Кровосмешение», — думаю я и тотчас же начинаю подыскивать себе оправдание: ведь я был уверен в том, что рядом со мной лежит официантка.

Когда мы усаживаемся в автомобиль, я вижу танцующую возле гостиницы Нину и кричу ей:

— Я еду к твоей маме. Ты с нами?

Сергей толкает меня в плечо.

— Нет, — отвечает она, продолжая хлопать в ладоши.

— Почему?

— Потому.

Сергей тихо говорит мне: «Оставь её», — но я его не слушаю.

— Мама не захочет разговаривать со мной, — кричит мне эта полная, широкая в бёдрах женщина, но она вовсе не выглядит расстроенной.

— Если поедешь со мной, непременно захочет. А впрочем, как знаешь.

Квартира Ани — на втором этаже старого кирпичного здания. Когда я впервые побывал в этих краях, Мурманск был, главным образом, деревянным и одноэтажным. В порту стояли всё больше сараи и бараки.

Аня встречает меня, сидя в кресле. Это и в самом деле немолодая женщина, хотя она и младше меня на год или на два. Жизнь в здешних условиях, за Полярным кругом, отнюдь не легка. Я помню ту зиму сорок третьего, мороз, пургу, ночную мглу — казалось, этому не будет конца. Бледные, промёрзшие, голодные медсестрички спасали нас, как могли. Теперь я Аню не узнал бы, даже если бы был уверен, что это она: я ведь помню девушку по имени Аня, помню её голос и лицо с сияющими в полумраке глазами.

— На улице ты не узнал бы меня, верно? — спрашивает она.

— Ты меня тоже. Оказывается, у тебя есть дочь.

— Эдик, у меня нет дочери. Детей у меня нет.

— Вообще? — я чувствую, что у меня на лбу проступают капли пота.

— И вовсе не потому, что я была ни на что не способна. Нельзя мне было, медсёстрам не разрешали. Чего удивляешься? Такое решение принял комсомол.

— По всей России?

— Нет, только в нашем госпитале. Медсёстрам и нянечкам рожать не позволялось. Время было такое. Нужно было работать, а не детей рожать. Не было тогда условий растить детей, разве не помнишь? Если бы родились, всё равно замёрзли бы или умерли от голода.

— А Нина?

— Вот именно, — подхватывает Сергей, поигрывая своей авторучкой. — Расскажите, пожалуйста, нашему товарищу, как всё это было.

— Она доставила тебе неприятности? — волнуется Аня.

— Нет.

— Машенька, сделай нам чайку. С малиной… Что касается Нины, то здесь вот что получилось: когда немцы подходили к городу, семейных эвакуировали из Мурманска в Сибирь. Оставили только медицинских сестёр и ещё несколько женщин из кухни и канцелярии. Город бомбили по нескольку раз в день. Какой-то мужчина бежал с ребёнком в убежище и вдруг упал, закрыв дитя своим телом. Мужчину убило осколком, а девочка осталась. Убитый оказался Васькой Потаповым, его жена погибла в порту. Мы взяли ребёнка. После такого шока девочка лет до десяти вообще не разговаривала. Писать и читать до сих пор не умеет, а вот меня (а я ухаживала за ней лучше других) называла «маменькой». Я не пыталась доказать ей, что она ошибается, мне не хотелось делать ей больно, у других деток ведь есть мамы. Не знаю, как зовут её по-настоящему. Назвала её Ниной. Когда она спрашивала: «Где мой папа?», — отвечала ей, что он на войне, но обязательно вернётся. У меня и в мыслях не было сказать бедной малышке, что она сирота. И она хорошо запомнила, что отец вернётся, ведь и в самом деле люди приходят с войны, не все, но хоть некоторые. И теперь Нина всё время спрашивает, закончилась ли война. А когда я отвечаю, что уже закончилась, она вспоминает о том, что ждёт папу. Бегает в порт к стоящим в гавани кораблям или встречает поезда, которые приходят из России, — это продолжается вот уже сорок лет. Иногда бросается на шею к приезжим и кричит «папочка!». Бедная девочка совсем не помнит своего отца, у неё даже его фотокарточки нет. А я уже не могу отказаться от своих слов. Да она и не поверила бы. Она, часом, к тебе на шею не бросилась?

— Нет. А где она живёт?

— Я устроила ей однокомнатную квартиру, а питаться она ходит в порт, сама готовить не умеет.

Машенька (судя по всему, ровесница Ани) подаёт нам чай в стаканах и малиновое варенье в блюдечках.

— Я часто думала о тебе, — Аня трогает стакан. — У нас, помнится, одна и та же группа крови. Рада, что вижу тебя здоровым.

Не знаю, правда ли то, что рассказала мне Аня о Нине. Если даже она и выдумала эту сказочку, на то, вероятно, есть своя причина.

— Я тоже вспоминал тебя. И самое лучшее тому доказательство — вот он я, здесь.

— Расскажи, что было дальше после того, как ты уплыл из Мурманска? Знаю, тебя допрашивали, как и меня… Может быть, по рюмочке чего-нибудь покрепче? У меня есть что-то вроде ликёра, из трав. Сама я не пью, но… он у меня уже много лет. Машенька, подай-ка нам это зелье, ты знаешь, где оно… Нина иногда лезет к некоторым в постель, — Аня берёт меня за руку, — хочет иметь ребёнка, но…