Павел Мухортов - Повести и рассказы

— Что? Рот затыкаешь? Ты? Мне? — прошипел Гусаров, ядовито, презрительно улыбнувшись, с предостерегающим видом подступая к Люлину. — Э-ге! Да ты, вижу, сам лицемер будь здоров. Хлеще нашего, — и продолжил ехидно и вкрадчиво: — Чистеньким мнишь себя? Благородным? А Лесков жену бросил и с потаскушкой на бал… порезвиться решил. И ты…

Сердце Люлина екнуло, в мозгу пронеслось: «Ну и гад!» Анжела вздрогнула, напряглась, с пунцовым лицом инстинктивно потянулась к Гусарову, но крепкая рука Лескова задержала ее.

— Вы — негодяй! — срывающимся от волнения голосом воскликнула девушка и, вздрогнув еще и еще раз, заплакала, пряча лицо в ладонях, ткнулась головой в плечо Лескова. Гусаров, развернувшись на каблуках, как ни в чем не бывало, пошел в зал, молодцеватый, энергичный, но не унимался, кричал, размахивал руками:

— Да! Да! Потаскушка. С Лескова уж взятки гладки, так она вот Люлина приклеила, офицерика зеленого, голодненького, груди женской не видевшего. А он и сомлел. Или это ты, Лесков, щедро одарил друга? Подарочек…

Договорить он не успел. Люлин, удерживаемый ребятами, вдруг вырвался и стремглав бросился по ступенькам наверх. Стиснув зубы, бешено, изо всех сил попытался ударить Гусарова кулаком в лицо, одновременно рванул того за плечо. То ли невольно, то ли повинуясь какому–то особому, выработанному в частых драках рефлексу, Гусаров чуть отклонился в сторону, и Люлин пролетел мимо, упал. Гусаров, отшатнувшись, вышел из равновесия, но, вмиг собравшись, пружинисто принял устойчивое положение, застыл в боксерской стойке с искаженным от злобы лицом, готовый отразить любое нападение Люлина. Но второй удар, страшной силы, нанесенный сбоку подоспевшим Лесковым, сшиб Гусарова с ног, и он с грохотом влетел в зал, головой растворив двери. И в тот же миг, разбросав руки, Лесков полетел вслед за Гусаровым. Это пьяный майор обеими руками толкнул его в спину.

Молодые офицеры попытались схватить, удержать, растащить трех сцепившихся лейтенантов и майора, но они вырвались и с яростной руганью вновь набросились друг на друга, с искривленными, что–то неразборчиво кричащими ртами, отчаянно замолотили кулаками. Затрещали швы на мундирах, покатились пуговицы, и в ресторане все как–то вскочило, зашумело, задвигалось. Мелькали лица, пол гудел от топота сапог, ботинок, летела и билась со звоном посуда. Девушки отчаянно визжали. Четверо дерущихся и крикливая, обступившая их толпа лейтенантов превратились в клубок извивающихся тел. Хрипя, с руганью клубок быстро передвигался по залу, сшибая стулья, двигая, опрокидывая столы, давя осколки разлетающейся посуды.

«Нужно немедленно прекратить драку», — скользнуло в шумящей, ноющей от боли голове Люлина, но по дикому, непонятному влечению хотелось еще и еще раз попасть в эти сжатые губы, а черные усики, в багровое постоянно ускользающее лицо Гусарова. Иногда Люлин расплывчато видел в отдалении красное, как у рака лицо Беликова и злое, худощавое лицо Лескова, которое тут же заслонялись испуганными, растерянными, озлобленными — товарищей. И он, кричал от невыносимой обиды и ярости: «Негодяй! Негодяй!» — и прорывался сквозь тела к Гусарову.

Все совершалось чрезвычайно стремительно, нелепо, неподвластно им. Отовсюду тянулись руки с крючкообразными пальцами рвали мундиры. Люлин, отбиваясь от них, хотел достать кулаком Гусарова. Но их уже оттеснили друг от друга, растащили наконец тяжело дыша, они еще рвались и брыкались, застав себя сжатыми скверно ругались, наконец, успокоились, обмякли, отдавшись власти сдерживающих рук. И тут Люлин замер: на лицах Беликова и Гусарова не было ни единой ссадины или синяка, тогда как у Лескова из носа капала кровь, а на своих губах он чувствовал жжение и солоноватый привкус. И стало невыносимо тоскливо, живот скрутило. Люлин выругался. Стоявший рядом Табола схватил со стола стакан и быстрым, коротким движением плеснул остатками вина и горящее лицо Люлина:

— Остынь малость. Не в казарме.

— Славик, — возмущался Люлин, — он же натуральное дерьмо. Как он служить будет? Как он посмеет? Надо делать что–то.

— Но не убивать же?

Вразвалку к Гусарову подошел Чубирин. Люба, сжавшись, вцепилась в локоть Дениса. Алексей осторожно убрал ее руку и смачно плюнул Гусарову в лицо — тот дернулся, потянулся телом, но остановился, начал утираться.

— Поздно. Не знал, что ты подлец, — процедил Чубирин сквозь зубы.

— А, может, зря мы? Может, Гусаров не воровал? — раздался сомневающийся голос Бубова. — Давно было. И мы…