Леонид Гартунг - Зори не гаснут

Правление колхоза размещается в пустующем хлебном амбаре. Прежнее его помещение отдано под ясли. В широко растворенные двери амбара, прислушиваясь к стуку пишущей машинки, заглядывают желтыми просяными глазами куры. Бабочки залетают и садятся на чернильницы.

Ищу председателя колхоза Климова. Счетовод — бледный человек с больными ревматическими ногами — говорит мне:

— Утром был и уехал.

— Куда?

— Однако, не скажу. Он человек перелетный.

Обхожу все село и, наконец, застаю его в кузнице. Это высокий мужчина в полинявшей с засученными рукавами ковбойке. Лицо одутловатое, на вид даже несколько вялое. Наклонившись к деревянному корыту, он шарит рукой в воде, извлекает какую-то деталь и подходит к дверям, чтобы рассмотреть ее на свету.

— Пойдет? — спрашивает кузнец.

— На наждаке обработаем — пойдет, — отвечает он.

— Товарищ Климов, я к вам, — вмешиваюсь я в разговор.

— Я слушаю, — говорит он, думая, должно быть, о той мокрой, покрытой голубоватой окалиной детали, что лежит у него на ладони.

— Мне нужно поговорить…

Климов кидает деталь на землю подле горна.

— Так?

Натужно дышат меха, высокое голубое пламя стремительно летит к закопченному, черному потолку. Усатый пожилой кузнец в брезентовом фартуке поворачивает что-то белое длинными клещами в глубине вздрагивающих раскаленных углей.

— В нашем колхозе многое не в порядке в смысле санитарии, — начинаю я с обидным сознанием, что он меня не слушает. — На полевых станах нет кипятильников. Люди пьют сырую воду.

— Кубы мы имеем, — словно между прочим замечает Климов.

— Почему же ими не пользуются?

Он молчит.

— Около коровников скопились горы навоза. Надо его вывезти.

— Сейчас некуда.

— В летнем лагере, где доят коров, нет умывальника, полотенца. На продуктовом складе завелись крысы. Я думаю, надо вызвать бригаду санэпидстанции.

— Вызывайте.

— В яслях нет сеток на окнах. Около водокачки выбоины, непролазная грязь. Надо навозить опилок и гальки. Пилорама без навеса. Колхозники работают иногда целый день то на жаре, то под дождем.

Климов слушает меня как будто внимательно, но вдруг обращается к кузнецу:

— Угля на эту неделю хватит?

— Хватит, Владимир Владимирович.

И опять ко мне.

— Я слушаю.

«Что толку слушать? — думаю я раздраженно. — Делать надо».

— В селе мало зелени. Перед домами нет палисадников.

— Навес над пилорамой сейчас делать некому — плотники заняты. Оборудуют тока. О кипятильных кубах поговорите с бригадиром. Насчет водокачки тоже к нему, пусть назначит на день машину и двух человек.

Перед кузницей останавливается зеленая «Победа». Скрипит дверца, парень — шофер зовет Климова.

— Иду, — машет рукой Климов.

Он споласкивает руку в воде, вытирает о какую-то тряпку.

— Вот так, — кивает он мне и идет к машине.

«Ну, с этим каши не сваришь, — с огорчением думаю я. — Даже не обещал ничего. Видно, хозяином себя не чувствует».

— О чем замечтались? — спрашивает кузнец.

— Председатель у вас какой-то снулый.

— Ну нет, не сказал бы. Мужик он дельный. Не быстрый, однако заметливый.

— «Заметливый»! Грязь кругом, беспорядок, а он и в ус не дует.

— Воздуху! — кричит кузнец молотобойцу.

И прибавляет для меня:

— Он и так не знай, когда спит, а вы с кубами да деревцами.

— Так разве это неважно?

— Кто говорит… Но только ему и без этого хватает мороки.

Он выдергивает из горна белый раскаленный прут, искры прыгают к моим ногам сверкающими кузнечиками.

С Маломальским, к которому отсылал меня Климов, я уже имел дело. Он никогда не возражал, не задумываясь, обещал выполнить все, что я просил, и так же легко обо всем забывал. Видимо, для того, чтобы выказать мне особую симпатию, он взял дурацкую манеру называть меня «милейшим».

Маломальский носит новые синие брюки-галифе добротного диагонального сукна и любит рассказывать, как купил их «почти за ничто» у какого-то пьяницы. На сапогах его лежит густой, затвердевший слой пыли, и только с внутренней стороны голенища блестят, как отполированные, от постоянной езды верхом. Он редко бреется, и в складках его загорелой шеи черными ниточками лежит влажная от пота грязь.

— Чувствую, милейший, чувствую. Виноват, — оправдывается он. — Прямо из головы выдуло. Ехал на поля, думал: «Как бы не забыть», а приехал — тут то одно, то другое… Запамятовал.