Михаил Однобибл - Очередь

Лампа осветила толстый оголенный провод, сверху на него был брошен обрезок стальной арматуры, в месте соприкосновения металл закоптился от вспышки. Если бы не музейка с ее опытностью и наметанным глазом, учетчик ни за что бы не догадался, что Лихвин поднял на чердак керосин для повторной попытки поджога, а первую предпринял еще до прихода учетчика. Лихвин подстроил короткое замыкание, проводка начала гореть, но предохранители обесточили здание. Женщина как бы в недоумении покачала головой. «А мы-то внизу гадаем, почему в музее свет выключился. Так и до пожара недалеко!» – сказала она с простодушием, прозвучавшим укоризненнее прямого обвинения. Она поддела железку носком резиновой калоши, на лету поймала и вышла из-под края кровли. Лихвин шел за ней с выпученными глазами и дышал через раз. Казалось, он заклинал служащую забыть о его существовании.

Музейка не забыла. Она окинула Лихвина цепким быстрым взглядом с высоты своего росточка и велела передать лампу учетчику. В тот миг, когда Лихвин разжал пальцы, а учетчик крепко взял лампу, ее ни в коем случае нельзя было уронить в разлитый керосин, музейка вдруг двумя руками с оттяжкой ударила Лихвина железкой в живот. Учетчик невольно вздрогнул от неожиданности и мгновенного представления о причиненной Лихвину боли. Такой железякой можно изувечить. Но Лихвин и не охнул. Удар произвел тупой ватный шлепок. И тотчас Лихвин обхватил себя руками и зигзагами кинулся наутек. Он петлял между кипами документов. Он не боялся сжечь эти бумаги, но даже в панике избегал на них наступать. Это его сгубило. Служащая метнулась наперерез, руша Лихвину под ноги нагромождения запасников. Зазвенела брошенная арматура. Музейка освободила руки, завела их за спину под накинутый на плечи халат, взметнула его крылом вверх, перекинула через голову, накрыла Лихвина и повалилась с ним в пыль.

Учетчик подоспел, когда поджигатель уже не сопротивлялся. Женщина сидела верхом на неподвижном теле и с усилием расстегивала широкий тугой ремень, для этого ей пришлось упереться коленом в живот Лихвину. Наконец, она высвободила из-под одежды толстую картонную папку. Лихвин прятал ее на животе под ремнем. Она защитила его. Ударом музейка проверила подозрение, возникшее у нее при виде Лихвина, и, судя по силе удара, не сомневалась в своей догадке. Она выдернула папку у вора. Учетчик посветил и прочитал на обложке: «Меморандум Движковой». Большего он не успел. Женщина отшвырнула от себя папку, как ядовитое насекомое. Она и не подумала развязать тесемки, заглянуть внутрь. В отличие от Лихвина она не чувствовала к секретным документам даже простого обывательского любопытства. «Какая гнусность совать нос в музейные тайны! – гневно фыркнула служащая. – Это же закрытое хранилище. Всем, кроме смотрителя, вход воспрещен. Ты тоже взял на память какое-нибудь дельце?» Учетчик отрицательно покачал головой. Поверила служащая или нет, заговорила она о другом: «Прибраться здесь надо. Но после. Сейчас нам страшно некогда. Учетчик, я тебя ищу по всему музею, а ты копаешься в мертвечине, которая для современников уже лишилась свежих соков, а для археологов еще не усохла как следует. При этом жизнь несется у тебя под ногами без твоего участия. Но, если поспешим, успеем. Жаль, что нельзя оставить здесь этого мошенника даже на время. Не верю я в его обморок. Жук притворился дохлым, чтобы вернуть отнятую добычу, как только мы уйдем. Думаю, он прекрасно меня слышит».

Музейка подняла Лихвина на ноги. Учетчик тоже подставил плечо. Каким же немощным, мягким, как куль, сделался горе-поджигатель! Вдвоем они потянули его к выходу. Учетчик спотыкался, пальто висело на нем гирей. Музейка сказала выкинуть из карманов лишнее, он пропустил совет мимо ушей, она не настаивала. Значит, не всех билетерка видела насквозь, как Лихвина, ее прозорливость была выборочной. Медь в кассе она не считала.

Пока они брели через чердак и руки Лихвина лежали на их плечах, а голова свесилась вниз, музейка вводила учетчика в курс событий. Одновременно она делала ему выговор.

По ее убеждению, в эту ночь он должен был драться за свое счастье, а вместо этого оставил Риму без присмотра. Испытание их чувствам готовилось еще накануне, когда архивщица, оскорбленная упрямством смотрителя и насмешками музейной публики, уведомила дворничиху, что райотдел умывает руки, пусть сама устраняет последствия своей халатности. А они могут быть очень печальными. Если Рима после побега будет открыто и безнаказанно жить в музее, люди решат, что дворничиха смирилась с поражением и махнула рукой на свою репутацию. Уважающая себя служащая не позволит, чтобы о ней думали подобным образом. Поэтому дворничиха оказалась поставлена перед необходимостью что-то предпринять. Она не имеет права силой взять Риму из музея. Но она вправе договориться с ней по-доброму, другого выхода нет. Со вчерашнего дня городские кумушки жили в предвкушении этих переговоров. А сегодня еще до рассвета явились в музей. Дворничиха пришла раньше всех. Завершить переговоры она надеется до начала рабочего дня, пока не пришел смотритель, чтобы не уводить девушку у него на глазах, ведь он с риском для себя предоставил Риме в музее убежище, конечно, ему будет тяжело видеть, что его жертвой пренебрегли. Да и Риме в присутствии смотрителя поддаться на уговоры оставить музей, значит, демонстративно отплатить своему заступнику черной неблагодарностью. Наконец, рань удобна тем, что лишние свидетели спят. Проснулись и прибежали в музей ни свет, ни заря только знатоки и ценители душещипательных сцен. Они просачивались внутрь по одному, но постепенно заполнили здание. Интерес публики подогревался тем, что многие служащие, особенно из оркестрантов, симпатизируют Риме: без ее живого голоска инструменты звучат сухо. Еще большее число горожан не может взять в толк, чего романтичного нашла Рима в такой нелюдимой темной личности, как учетчик, но это опять-таки усилило общее любопытство. Среди собравшихся есть солидные музейные завсегдатаи, они неофициально, безвозмездно помогают музею. Ведь на содержание такой махины, пополнение фондов и зарплату музейщиков никогда не хватало и не хватит билетной выручки. («Эти пуды меди только занимают место в кассе!» – в сердцах заметила билетерка в этом месте своего рассказа.) Хотя солидные посетители не выставляют свои заслуги напоказ, они отлично знают себе цену. В благодарность за помощь они довольствуются малым, но терпеть не могут, когда и в этом малом их разочаровывают. Вместе с другими азартными болельщиками они ждали сегодня драмы, упорного, изощренного противостояния учетчика и дворничихи в споре за Риму. Они думали, Рима станет разрываться между двумя силами, гадали о перипетиях и финале непредсказуемой тройственной борьбы. А что увидели? Слезливую мелодраму без намека на интригу.