Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах

— Каждое лето ездим в Великополь, живем на даче, я ее не продал, — сказал Румянов. — Люблю те края и рыбалку не позабыл… Ну, а ты как? Что-то в местной печати твою фамилию не встречал. Или под псевдонимом пишешь?

— В местной печати таким, как я, нет места, — с горечью вырвалось у Белосельского. — Да сейчас бы и позвали — не пошел бы. Мерзкие газетенки в Ленинграде стали. Если раньше журналистские мафии действовали с оглядкой, то теперь в открытую орудуют.

— Это ты попал в точку, — согласился Румянов, — Газеты противно в руки брать.

Их толкали прохожие, они отступили к степе серого здания. У троллейбусной остановки толпились пассажиры, громко хлопали двери магазина, длинный мальчишка, не обращая внимания на прохожих, прокатил на роликовой доске. Изгибался не хуже балеруна.

— Вот жизнь! — воскликнул Румянов, проводив взглядом толкнувшего его мужчину с огромной сумкой на боку — Некуда стало в Питере спрятаться от толпы! Раньше, бывало, заскочишь в пивную или рюмочную, а нынче? Рюмочных давно нет, в пивные — очереди, да и водки-то бутылку без очереди не купишь, а в ресторанах командуют эти… кооператоры и рэкетиры. Противно туда и заходить… Вспомнил, у нас на Марата есть маленькое кафе, там народу немного, потому как спиртного не подают… Пойдем посидим, потолкуем. Расскажешь о себе… Рад, рад тебя видеть в добром здравии! Румянов ничего, кроме хорошего, не сделал Белосельскому и он охотно отправился с ним на Марата, по дороге Петр Семенович сказал, что заходил в магазин подписных изданий, жена подписалась на Дюма и Конан Дойля. Дома у них приличная библиотека, томов тысяча, не меньше.

Старушку похоронили два года назад. Жена как в воду глядела. Живут с замужней дочерью, есть внучка. Молодые работают, а жена дома сидит с внучкой, ей уже пять лет, все понимает…

Полуподвальное кафе действительно было почти пустым, за двумя столиками сидели девушки, по-видимому, продавщицы и пили кофе с пирожками. В помещении, обитом желтой вагонкой, было уютно, мягкий приглушенный свет не бил в глаза, негромко играл на стойке сверкающий хромировкой стереомагнитофон «Панасоник» — видно, кафе кооперативное. Хотя Румянов и сказал, что здесь не торгуют спиртным, когда пришли два черноусых молодых южанина, бармен выставил им бутылку сухого вина.

Петр Семенович рассказал Белосельскому, что перед пенсией несколько лет проработал в «Лениздате» заведующим отделом массово-политической литературы, в очень хороших отношениях был с директором и главным инженером типографии…

Вадим Андреевич в свою очередь поведал ему о своем желании издавать газету, но вот никак не может преодолеть трудности, возникшие перед ним…

— Я тебе помогу, — уверенно заявил Румянов, — Дело ты задумал хорошее, ту муру, которую сейчас выплескивают на головы читателей ленинградские, да и не только ленинградские газеты, просто читать невозможно. Если раньше все хвалили, пели дифирамбы руководству, то теперь всех обливают грязью, особенно травят партию…

— Я ее тоже защищать не собираюсь, — не удержался и вставил Вадим, — Партия — наше страшное зло — на свою погибель и сама для себя взрастила цветы зла…

— Красиво говоришь! — рассмеялся Румянов, — Это у кого такой сборник стихов? У Бодлера или Уитмена?

— У Уолта Уитмена «Листья травы», — сказал Вадим Андреевич. — А «Цветы зла»… Не могу вспомнить, черт возьми, хотя когда-то читал этот сборник.

— Ты еще молод, а я многое забывать стал, — вздохнул Румянов прихлебывая из фарфоровой чашечки крепкий черный кофе, — А вот прошлое, особенно детство, хорошо помню. В редакции работал поэт Саша Громов? Так он…

— Он еще водку пил из пивной кружки, — перебил Вадим Андреевич. Воспоминания о редакции больше всего были связаны с пьянками, в которых он, к счастью, почти не участвовал, но там пили все, да и сам Петр Семенович был выпить не дурак, правда, гуливал с горкомовцами на турбазе и на дачах. Главному редактору по этикету не пристало пить с подчиненными, которых изредка приходилось наказывать за прогулы и приводы в милицию по пьянке.

— Умер на рыбалке, — грустно сообщил Румянов. — Вечером возле палатки соорудили уху, крепко выпили под нее, а утром и не проснулся наш Саша. Легкая смерть. И хоронили с улыбкой.

— А как Володя Буров? — спросил Вадим Андреевич, — Отличный очеркист.

— Умер, — еще больше погрустнел Петр Семенович, — Этот в поезде Ленинград-Полоцк. Из «Великопольского рабочего» мне пришлось его уволить, незадолго до отъезда в Ленинград: три бумаги пришли из медвытрезвителя… Сколько же можно было его покрывать? Первый секретарь горкома велел его убрать. Слышал, что он устроился в русской газете в Резекне, а в восемьдесят втором, возвращаясь из отпуска, умер на верхней полке. В один день с Брежневым. Весь отпуск глушил… Жаль, конечно, талантливый был журналист, царствие ему небесное! Или в рай алкоголиков не принимают?