Алексей Петров: Голуби на балконе

Мы жили нормальной жизнью московских студентов последних лет развитого социализма и верили в любовь и справедливость.

И всё вдруг как–то сразу, в одночасье, ушло куда–то, потому что распределили нас после окончания наших вузов не в Подольск и не в Серпухов, а в далёкий провинциальный город Сомов. А если быть точнее, то и не в Сомов вовсе, а «в распоряжение сомовского облздравотдела». Сначала, правда, мы не очень–то огорчились. У Ирины в Сомове жили какие–то родичи, да и до Москвы оттуда, откровенно говоря, не так уж и далеко, всего–то ночь на поезде. А ещё мы знали, что у Иркиной тётушки (или кто она там?) есть могучий покровитель Боря, о котором поговаривали, что он может всё. Вот мы, явившись к сомовской родне Ирины, и заявили чуть ли не с порога, что раз уж не удалось остаться в столице–матушке, то мы не возражаем и против Сомова, хрен с ним. «Тётушка» высокомерно поджала губки и произнесла:

— Ну что ж.

Она всегда так начинала: «Ну что ж». Чисто сомовская манера.

— Схожу к Боре, — сказала она, — разузнаю. После поговорим.

«Тётушки» не было полдня. А когда вернулась, сообщила нам, что Боря согласен нам помочь и для начала просит одну тысячу рубликов. Это был восемьдесят второй год. Для нас — бабки просто фантастические. Мы ведь не знали, что для Бори это вовсе не деньги, а так, милый пустячок… Мы только руками развели и напомнили Иркиной родственнице, что в Москве жили на сто рублей в месяц.

— Тем хуже для вас, — был ответ.

А на следующее утро «тётка» сказала:

— Ну что ж. Надеюсь, вам удастся сегодня найти гостиницу.

И мы очутились на улице. Первая пилюля оказалась горькой. В областном Сомове задержаться не удалось.

В облздравотделе долго искали нам работу и остановились на уездном городе Щукине, а на первое время, пока оформляли бумаги, предложили загородный пансионат института усовершенствования учителей — ночь провести да день продержаться. Оказалось, что это что–то вроде турбазы среди сосен, где в большой избе жил сонный и, кажется, вечно пьяный сторож Витёк. В просторной горнице с кактусами на подоконниках и едва тёплой печкой стояли рядком два десятка кроватей, застеленных по–армейски аккуратно и педантично. Кроме Витька в пансионате никого не было. Сторож поил нас блёклым чаем и рассказывал бородатые анекдоты.

Утром мы уехали в Щукин.

Через полтора часа были на месте. «Наверно, это ещё пригород», — думали мы, тревожно разглядывая из окна автобуса низкорослые покосившиеся домики с проплешинами на фасадах и развороченные, словно после бомбёжки, мостовые, совсем не подозревая, что едем мы по главной улице и уже приближаемся к автовокзалу. Чемоданы оставили в камере хранения, где пахло почему–то застоявшейся мочой и школьными пирожками с повидлом.

— Ну, вот мы, кажется, и дома, — сказал я жене, стараясь не смотреть ей в глаза.

Мы поплелись в местную больничку знакомиться с главврачом. Это был типичный почечный больной с припухшими веками и отёчным лицом. Фролов Александр Кузьмич, заслуженный врач Российской Федерации.

— Общежития у меня нет, — сказал он, как только узнал, кто мы такие.

— Что же делать? — спросил я.

Фролов пожал плечами.

— Здесь можно снять недорого квартиру.

— А кто будет платить?

На его лице задвигались желваки.

— Слушайте, а вы, часом, не склочник?

Я окончательно растерялся.

— А то есть у нас тут один… пишет, пишет… писатель.

Я не знал, что сказать.

— Ну, в общем, так, — Фролов встал, показывая, что аудиенция окончена, — жить определю вас пока что в наш кабинет физиотерапии. Дадим вам постель. В кабинете пять кушеток, выбирайте любые. Обедать будете в гинекологическом отделении. А вы дуйте–ка в горздрав и добивайтесь, добивайтесь общежития. Завотделом у нас в Щукине Чефирский Леонид Маркович. Но сейчас он на курсах усовершенствования. Замещает его Овечкин… ну, вы сами увидите.

Мы пошли в горздравотдел и увидели… Что такое Овечкин? Хитрован–мужик явно сомовских кровей. Рот желтозубый, скошенный в язвительной ухмылочке. Глубоко посаженные глазки. Пышная, тронутая сединой шевелюра. А если одним словом, то — трепач. Это я понял сразу. Сальные долгие взгляды в сторону секретарши, анально–генитальные шуточки по телефону… Если хочешь проблеваться — вот лучшее средство: юмор товарища Овечкина. «Доктор, — говорит пациент, — у меня совсем нет времени сдавать анализы мочи, спермы и кала, поэтому я оставлю вам свои подштанники, а вы уж сами разбирайтесь, что там к чему…»