Александр Грог - Время своих войн 3-4

Генерал Гурко с пренебрежением говорил о «новом офицерстве, вышедшем из среды банщиков и приказчиков», заполнившем тыловое обеспечение.

После февральского переворота были отменены ограничения касавшиеся иудаистов, и к маю правительством Керенского было срочным порядком произведено и направлено в войска около 40 тысяч «новых» офицеров. Это, наравне с печально известным приказом «Номер Один», исполненном правительством Керенского словно под диктовку Германского Генерального Штаба, можно и считать началом конца. В октябрь 1917 год вошли совсем другие офицеры… Офицерский корпус наполнился массой лиц не просто случайных (таковыми было абсолютное большинство офицеров военного времени), но и совершенно чуждых ему. Если во время беспорядков 1905–1907 гг. из 40 тысяч членов офицерского корпуса, спаянного единым воспитанием и идеологией не нашлось и десятка отщепенцев, примкнувших к бунтовщикам, то в 1917 году в офицерской среде оказались тысячи людей, настроенных не просто нелояльно, но и враждебно к российской государственности, а также и многие сотни членов революционных партий, ведших в войсках подрывную работу…

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

6 марта 1917:

«Ежедневные публичные аресты генеральских и офицерских чинов, производимые при этом в оскорбительной форме, ставят командный состав армии, нередко георгиевских кавалеров, в безвыходное положение. Аресты эти произведены в Пскове, Двинске и других городах. Вместе с арестами продолжается, особенно на железнодорожных станциях, обезоружение офицеров, в т. ч. едущих на фронт, где эти же офицеры должны будут вести в бой нижних чинов, товарищами которых им было нанесено столь тяжкое и острое оскорбление, и притом вполне незаслуженное. Указанные явления тяжко отзываются на моральном состоянии офицерского состава и делают совершенно невозможной спокойную, энергичную и плодотворную работу, столь необходимую ввиду приближения весеннего времени, связанного с оживлением боевой деятельности…»

(Телеграмма Главкома Северного фронта — начальнику штаба Главковерха)

(конец вводных)

----

Наиболее частый «непробиваемый» аргумент от вечных ненавистников России, подаваемый с изрядной долей сарказма, звучит так — и почему это «Белая Гвардия» позорно «сдала» Россию, не осилила в гражданской войне «Красную Армию»?

Гвардии не было… Гвардия усеяла собственными костьми поля сражений еще в 1914–15 годах. Свыше 60 % выпускников пехотных училищ в 1916–1917 происходило из крестьян, и как остальные офицеры военного времени, не имея достаточного образования, они не являлись по существу носителями офицерской идеологии и понятий, хотя успели приобрети неплохую практическую подготовку и опыт войны. Можно понять разрозненность чувств этих людей, едва ли могших рассчитывать получить офицерские погоны в обычных условиях — они были более чем обостренными. Как бы то ни было, но подавляющее большинство офицеров военного времени, еще не войдя в соприкосновение с пропагандистами иного, не менее жертвенно выполняли свой долг, чем кадровые офицеры, и гордились своей принадлежностью к офицерскому корпусу.

И погибли не отражая врага внешнего, а усилиями врага внутреннего, развязавшего гражданскую войну.

Кем они были?

Неистовый Ленин без устали кричал, что «офицерство» составлено из «классовых врагов рабочих и крестьян — избалованных и извращенных сынков помещиков и капиталистов».

После февраля положение офицеров превратилось в сплошную муку, так как антиофицерскую пропаганду большевиков, стоявших на позициях поражения России в войне, ничто отныне не сдерживало, она велась совершенно открыто и в идеальных условиях. Желание офицеров сохранить боеспособность армии наталкивалось на враждебное отношение солдат, распропагандированных большевистскими агитаторами, апеллировавшими к самым низменным сторонам человеческой натуры. Рядовое офицерство, несколько растерянное и подавленное, чувствовало себя пасынками революции и никак не могло взять надлежащий тон с солдатской массой. Но появился уже и новый тип офицера–оппортуниста, демагога, старающегося угождением инстинктам толпы стать ей близким, нужным и на фоне революционного безвременья открыть себе неограниченные возможности военно–общественной карьеры… Если большевики были откровенными врагами российской государственности, и их деятельность находила в глазах офицерства, по крайней мере, логичное объяснение, то едва ли не тяжелей воспринималась им предательское поведение по отношению к офицерскому корпусу деятелей Временного правительства. Последние, особенно Керенский, побуждали офицерство агитировать в пользу верности союзникам и продолжения войны, и одновременно указывали на «военщину» как на главного виновника ее затягивания.