Александр Грог - Время своих войн 3-4

Руслан растерянно смотрит на отца. Тот кивает.

Извилина оценивает, что Руслан хоть и бросает нож сильно и резко, но не так, чтобы действительно убить — метит в плечо.

Молчун подставляет ладони, словно делает хлопок перед собой. Слышно, как лязгнуло — это доскользнуло лезвие в щель между ложек и стукнула рукоять.

Извилина этот фокус уже видел — раньше тоже проделывалось такое. Показуха! Не для дела, а для гостей и начальства — чтобы прониклись. Молчун мог и голыми руками, но тогда случалось резать ладони. А к чему это при гостях?

Тут же, не разжимая рук, Федя — Молчун отбрасывает нож в Руслана, но видно, что не попадет, и нож летит вяло. Руслан решает остаться на месте, «держать лицо», не шелохнуться и глазом не моргнуть. Только как оказывается, что нож теперь давит рукоятью в бок? Почему он в руках того чернявого, мало похожего на русского?

— Хороший нож! — хвалит Казак. — Теперь — мой и в тебе. Почему?

— Вот он, — Извилина показывает на Молчуна, — нож бросать не умеет, он их ловит. И каждая его рука — сама по себе нож. Персики любишь? — интересуется серьезно и, не дожидаясь ответа, указывает на Казака. — Он ножом больше убил, чем ты персиков съел и тоже никогда не бросал. Почему? — спрашивает у Казака.

— Боюсь! — честно отвечает Казак. — Боюсь без ножа остаться. Как он сейчас.

— Оставь нож себе! — говорит Руслан — Он стоит урока.

— Спасибо! — искренне благодарит Казак. — Очень хороший нож.

— Все играетесь?

Денгиз изумленно замирает, потом поворачивается на голос.

— Говорили, ты умер… Давно говорили. Здравствуй, Учитель!

— Выучил вас на свою голову, — ворчит Седой, — Георгий где? Денгиз, у тебя? В залоге?

Вгоняет в смущение.

— Верни! Я слово даю — худого здесь для вас не произойдет. Пусть стол полный будет!.. Михаил, брось лук жевать — иди, смени Сашку… Казак! Опять нож выпросил? Не стыдно?

— Подарили! — смущенно бормочет Казак.

— Как же!

— Руслан, подожди! — зовет Казак. — Дам–ка я тебе нож с репутацией… Отдарок.

Словно фокусник вытягивает откуда–то из–за спины, крутанув в руках, протягивает рукоятью.

— Этим ваш мусульманин — да примет его Аллах в свои кущи — убил своего американского инструктора…

История давняя и не совсем такая, как рассказывает ее Казак, можно иначе и даже кое–что добавить, но не поправляют. Рассказ на пользу. Нож хороший — дорогой нож — его подкрепляет, чего еще желать?.. Американец на тот момент окончательно потерял голову, упал на колени, вымаливая жизнь, которую никто не собирался у него отнимать (слишком ценное приобретение — взятый с бою американский инструктор), обещал какие–то баснословные деньги… От всего этого, но больше того, как низко может пасть человек, чуточку подрастерялись. И тот мусульманин, что был при нем переводчиком, сидел мышкой, вогнал в него нож — действительно ли, искренне возмущенный, повинуясь какому–то импульсу, или имел такой приказ — не отдавать американца живым? Ответить на этот вопрос не смог, поскольку сам пережил его не больше чем на мгновение. У всех нервы… Миша, мысленно провинтивший себе дыру под орденок, жахнул его кулаком, да так неудачно, что…

— Я нечаянно! — сказал Миша смущенно.

Ну, полный беспредел!..

Уважая чужую веру, спиртное не выставляется, да и из съестного ничего такого, что бы могло оскорбить гостей — убрано, спрятано подальше… и позже дает повод кому–то удивиться:

— Смотри–ка, и без водки с салом можно душевно посидеть…

Заметить:

— Восток — дело тонкое…

В ответ пробурчать:

— Где тонко — там и рвется!

Сострить:

— Что душе ближе? Саке, гейши, харакири? Или — водка, бляди, поножовщина?

Согласиться:

— А что? Давайте как–нибудь устроим себе японский день. Слышь, Замполит? Командир — японский городовой, а… Седой — ты будешь наша япона мать! И, кстати, из чего там саке гонится?

— Четыре пьяных са–а–амур–рая! — тянет Петька — Казак, и как не уговаривают, допевает–таки со словами от собственного сочинения на мотив — «зачем ты в наш колхоз приехал» — про то, как один самурай от расстройства чувств решил сделать себе харакири, трое взялись ему помогать, а утром он проснулся и удивлялся почему они зарезанные…

— Промашка вышла! — поясняет Казак.

Петьке заказали пиццу, но утру из всего он сварганил окрошку на родниковой воде, которую охарактеризовал, словно бывалый итальянец: — «охриненно охренисимо!»

— Ну–ка, дыхни! — велит Седой.

— Что ты, Седой, — обижаешь! — говорит Казак и послушно выдыхает на всю комнату.