Александр Грог - Время своих войн 3-4

— Бля! — искренне говорит Леха. — Как им так живется? Мазохисты!

— Это они примазываются.

— К кому?

— К нам, к нашему еврейскому Холокосту. Количеством качество хотят взять. Подражатели бездарные! Фига им! Тут им не отломится. Это историческое место уже застолблено, авторские права утверждены.

Леха кряхтит, но сдерживается — молчит.

— То ли дело в России, — расчувствовавшись, продолжает Виталик, — там, если даже траур, то праздник, а здесь… Не умеют веселиться!

— Хвалим родную сторону, а сами туда ни ногой?

— Так ведь посодют же! — сделав честные глаза, искренние окает Виталик. — Они такие!

— Ну и что? — удивляется Леха. — По справедливости же! Вор должен сидеть в тюрьме, али как? — спрашивает он, тоже подделываясь под говор. — Ан не воруй!

— Еще скажи — не дыши! — огрызается Виталик. — Не так уж много я у вашей России и украл!

— В этом твоя беда. Украл бы больше, указывал бы тогда — кого сажать, а так… Не горюй, сейчас на вашего брата амнистия! — И, дождавшись, когда Виталик выдохнет, расслабится, многозначительно добавляет: — До времени!..

— До времени? — волнуется Виталик.

— Будет приказ — начнем отстреливать — убедительно говорит Леха и тут же признается: — Тут некоторые нетерпеливые уже говорят, настаивают — пора! Мол, неплохо бы в втихую вылавливать, да на кол сажать. А кое–кого — по старинному русскому обычаю, как всяких предателей — березками половинить надвое. Раз уж даже в последнюю Отечественную такое было, то сейчас–то… сам бог велел!

Виталик неопределенно кряхтит, Леха развивает.

— Знаешь, временами готов оспорить… в некоторых деталях. Хочется свое добавить — авторское внести. Так сказать, лепту в оздоровление, — душевно говорит Замполит, очень душевно, так, что Виталика сразу же прошибает озноб. — Да не бледней ты! — я хоть и к тебе, да не за этим…

— Вот, спасибочки! — картинно причитает Виталик, заламывая руки. — А то у меня запись — прямой эфир пишем на послезавтра — хорош бы я смотрелся с мыслью о коле в заднице!

Лешка хмыкает. Виталик оживляется.

— А что? Среди ваших ходят слухи, что спустят квоты на жидов? — начинает расспрашивать Виталик. — Прошу учесть — биографией чист!

— Евреями не рождаются. Евреями становятся.

— Как и русскими, — соглашается Виталик. — Но у вас ведь как? Основной определитель русскости — поступки, которые не несут личной выгоды? Державная справедливость для всех на отдельно взятой территории? А у нас — справедливость для себя на отдельно взятой планете. У нас — клан! Бизнес–клан. Самый обычный экономический — семейная мафия.

— У вас?

— А что? — обижается Виталик. — Посмотри на себя и посмотри на меня. Вот меня смотри внимательно! Замечаешь?

— Что?

— Хищность во мне замечаешь? Хищность должна быть — кровь христианских младенцев на углах губ и так далее — генетический отпечаток. Ну?

— Нет, — честно говорит Лешка. — Не очень.

— Вот теперь действительно — бля! — картинно ругается Виталик. — Придется пластическую доделывать. Тут «профи» носами меряются, куда мне к ним со своим носом. А по повадкам? — с надеждой спрашивает он.

— Что по повадкам?

— Повадки у меня еврейские?

— Что–то есть, но не дотягиваешь. Переигрываешь, буффонного многовато.

— Совсем расстроил! — заявляет Виталик. — Зачем приехал? Расстраивать?

— По другому делу.

— Тогда подождешь? У меня сейчас запись. Смотри — учись, сейчас интервью буду делать — специально для тебя. Обещаю — будет интересно!

…Лешка — Замполит пропускает момент, когда представляют гостя — все его дутые звания и регалии, столь привычные сегодняшнему вздутому времени. Какой–то глава то ли фонда, то ли «общества», а может, того и другого вместе — «фонд» ли исследует «общество», «общество» ли сидит на «фонде» — в общем, понятно, что присосался… Черт ногу сломит в этих их игрищах! Под стать и имя гостя — то ли Юлик, то ли Эдик… Да и фамилия — Януловский… или Янулкович? Но вот сама беседа начинает понемножку интересовать, затягивает своей абсурдностью, уже приглядывается и к гостю программы, чем–то похожему на Гайдара периода его премьерства — такие же пухлые щеки и честные глаза — слушает как тот рассказывает о героическом прошлом своей семьи…

— Моего прадеда забрали в солдаты в 1913 году, когда ему было 15. Он был единственный грамотный из всего полка…

Виталик кивает, лицо прискорбное.

— Скоро он стал очень авторитетным человеком…