Александр Грог - Время своих войн 3-4

— Называется по другому, но суть понятна, — говорит Казак. — В том числе и внутренняя сущность. Как там давеча говорили? Каждому свой праздник Победы?

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

СПРАВКА:

«Когда к английскому полководцу, фельдмаршалу Монтгомери, обратились с просьбой составить список военных ошибок, которых следует избегать — под номером первым он указал наиглавнейшую: «Вторжение в Россию. Это всегда неудачная мысль!»

(конец вводных)

----

Латвия — не Европа и даже не ее задворки. Латвия — скорее мелкое недоразумение прилепившееся с краю…

Европа в 90‑е столкнулась с волной экономической эмиграции, и по ней получала и составляла ложное представление о характере русских, перенося на представления о самой России (их культуре, целеустремлениях, взаимоотношениях). Русских, как таковых, среди них не было. Россия третьего тысячелетия расползалась по «европам» не этническими русскими, не личностями, о коих можно было говорить: «русский характер», а «гражданами», которые свое гражданство ненавидели или презирали, во времена иные составляя мещанские сословия и «зону оседлости». Но Европа, не вдаваясь в разборы, называла всех скопом — «русские», по сути нанося обиду «тем» и «другим», но, что хуже, рисуя на этом материале образ «новых русских» — мелочных, склочных, хамоватых…

Русский человек не способен стать эмигрантом, уж во всяком случае — экономическим! — это противоречит сложившемся взглядам на собственное место в жизни, миропониманию, тому, что называется — настоящий человек…

— Привет, «Грешник»! — говорит Лешка — Замполит, называя Виталика прозвищем, которым тот когда–то вошел в неписаную историю отечественного спецназа. — Седой справлялся о твоем здоровье!

Виталик вздрагивает, белеет лицом, потом краснеет от кончиков ушей и в следующую секунду уже возопит:

— Ой, напугал! Напугал кота–грешника седым псом! Он, хоть, еще ноги передвигает?

— И от учеников его тебе привет. Это только Седой о твоем здоровье справлялся, а они — нет. Они только привет передавали… — добавляет Замполит, нескладным намеком переведя беседу в деловое русло. — В общем: «Здорова, Корова! Бык челобитие прислал…»

На всякое, всерьез ли, не всерьез шипящее, следует иногда вылить ковш воды, и посмотреть — что получится, перемена чаще следует разительная.

Виталик, в чьих узкопосаженных глазах, лепящихся к горбатому носу, словно отпечаталось 666 столетий несправедливых гонений еврейского племени, временами, когда ему кажется, что никто за ним никто не наблюдает, запускает в эти же глаза насмешливые искорки. И в такие моменты уже нельзя прочесть, к кому собственно он себя причисляет — к числу гонимых или гоняющих? Должно быть, и сам так и не определился — не по этой самой причине приобретено характерное косоглазие? Сейчас глаза прямо–таки сверкают искорками. Потом не выдерживает, трескает улыбкой наискосок.

Хитрый скандалист, сделавший себе «имя» в мире провинциального СМИ-бизнеса, Виталик слывет настолько оборотистым, что (по слухам) ни одного скандала — настоящего и дутого — еще не заканчивал без прибыли. В чистом ли деле, в мутном ли, он всякий раз всплывает маслом на его поверхности, и дело начинают связывать исключительно с ним, удивляясь — как он везде поспевает? Каким–то образом даже те его передачки, которые не доходят до эфира, окупаются. Виталик сам из своего кармана оплачивает эфирное время. «Наш Современник» — «Жизнь Замечательных Людей»… Названия передач не слишком оригинальные, и Виталик, будучи отчаянным циником, после второго или третьего фуршета, в кулуарах частенько оговаривается, последнее слово рифмуя как «блядей» — либо «замечательных блядей», что, на его взгляд, больше соответствует сути передачи. И очень этим счастлив… в узком кругу. Еще можно подумать, что он искренне ненавидит людей, которых приглашает на передачу. Однако, здесь можно ошибиться — Виталик ненавидит не людей, а всякую власть, прекрасно понимая, что при любом режиме был бы диссидентом, людей же он, за редким исключением, презирает, опять и опять удивляясь и искренне переживая, что они отчего–то любят его, как ему кажется, недостаточно…

— Что за праздник? Как ни приеду в эту вашу Прибалтику, все флаги висят.

— Траур!

— Опять? Недавно же траурили! Тоже ленточками было! Заклинило?

— Недавно ты, скорее всего, под день «коммунистического геноцида» попал — их несколько, а теперь иная историческая боль латышского народа, зафиксированная на века: «день оккупации», но есть еще такие траурные дни — «день памяти террора», «тихая пятница»… всех не упомню, но, кажется, еще с пяток штук наберется вариаций на одну и ту же тему. Хотя всякий раз флаги с траурными ленточками вывешивают — как напоминание, но как–то не запомнить. А ведь на всяком даже малюсеньком строении, да попробуй владелец только не вывесь — штраф! — все равно путаются. То без ленточки — вроде праздник, то в праздник с ленточкой — вроде траур…