Александр Грог - Время своих войн 3-4

Те, кто высаживается, стараются выйти на один из вырубленных нами коридоров, поднимающихся вверх в сторону базового лагеря. Это единственный шанс успеть преодолеть зеленку за ночь. Успеть до того, как раскинется оцепление и будут запущены в зелень группы со следопытами. Потому минируем и собственные тропы, ставим растяжки, вырубаем и поддерживаем фальшивые тупиковые направления–ловушки. Ночью никто из нас не рискнет пройти по тропе, хотя все выставляешь сам, и уж, тем более, никто не придет из лагеря; как темнеет, все меняется, расстояния, признаки… исчезают, тасуются, возникают другие — ложные, джунгли стремятся тебя обворовать. Вероятно, у здешних есть свои местные лешие, желающие поморочить.

От базы спускаться круто вниз, а потом по зеленой влаге около четырех часов. Это если без остановок и по своей тропе. Когда такое было? Иные места настолько чужие — проходишь на внешней стороне стопы, крадешься, как сейчас…

Небольшая черная змея, похожая на питончика, безуспешно пытается бежать. Мой напарник выдергивает ее из–под корней, но прежде чем успевает переломить позвоночник, та рвется, брызгает на него вонючим, разнося резкий запах. Здесь не размахаешься. Сколько раз видел, как раскручивают змею за хвост, а потом плашмя бьют о землю. Он доволен, считает, что наряд удался. Уже приглашает на вечернюю змею. Пихает в холщовую сумку. С такими сумками они не расстаются — это племя собирателей всего, что плохо лежит. Опять приготовят на пару, и будут выщипывать кусочки палочками, словно те самые муравьи. Принимаю приглашение, хотя здесь и на одного мало. Жратва, когда ее нет, дело интимное. Но отказ обидит, да и главное в подобной трапезе процесс. В подобном месте время следует убивать. Зверски, со всяческими изощрениями. Иначе сойдешь с ума. Каждый находит себе какое–то хобби, ставит цель. Посвящает ему свое время. У меня мечта и цель — попасть в урода на той стороне. Я не знаю, насколько скучным окажется остаток жизни, потому не тороплюсь.

Может быть, следов не окажется — скорее всего так, — тогда предстоит скучный день лежания в гамаках. Расковырять назревший гнойник. А перед тем побиться с кем–нибудь об заклад — будет одна большая личинка или гнездо малюсеньких, словно порошок. Потом ливень, и можно будет поиграть в волейбол. Мы каждый день занимаемся этим сумасшествием, голые под стеной воды на песчаной площадке. С одной стороны великие джунгли, с другой великая река.

Потом сделаю свои два выстрела в урода на том берегу и знаю, что опять не попаду. Слишком далеко…

На той стороне с обеда должна подъехать водовозка. Бочку я им уже дырявил, теперь они машину в зеленке тормозят и качают. Шланг так и лежит, не убирают, валяется все дни. Не видно, чтобы суетились, раскатывали. Не боятся, что стибрят. Бомжей на них нет! А нам далеко, только в оптику их суету и разглядываем. Должно быть, там помпа работает, насос. Если бы вечером приезжали, может, и слышно было бы. Вечером звук далеко разносится. Ночью опять словно вязнет в густом воздухе.

У них совсем нет прибрежной зоны, тот берег подмывает, вода там ускоряется и вешает на зелень всякую дрянь, мусор, непроходимая зеленка нависает шапками, только в одном месте прорублено к воде что–то вроде дороги, эта впадина и образует маленький пляжик — площадку. Там все время приходится расчищать подходы, спихивать коряги и стволы.

По сравнению с ними, мы живем роскошно. Огромный пляж, выдающийся в воду песчаной косой. Если только не знать, что под слоем песка. Пройди десяток–другой шагов, и начинает сосать под ложечкой — что–то не так… Еще не прогнулось под ногой, но душа чувствует, предупреждает. Это жидкий перегной, прикрытый сверху слоем песка. Чуть дальше невидимой границы — и провалишься в черный зыбун. Не выдержит верхний слой, уйдешь вниз, всосет. Какое–то время на чистом пляже будет черное пятно, поминание. Еще дальше можно только ползком, но до воды уже вряд ли. Место, до которого можно ходить безбоязненно, мы отметили бамбуковыми колышками. Раньше любимое место отдыха рептилий, теперь наше. Распугали конкурентов на сезон вперед. Этот пляж и есть крайняя точка подковы. Самое безопасное здесь, внизу.

С рассвета выходят два наряда. Один по левой стороне подковы, второй на другую сторону — смотреть следы. Иногда доходим до поселка на сваях. Дальше нет смысла, у здешних крестьян днем и ночью глаза на затылках. Можно свернуть в сторону и возвращаться зеленкой…

После выхода, сразу к пальме, той, что завалилась в сторону пляжа. Привычно смахнуть насекомых — вставлять диски — править спину. Прерываешься только, чтобы опять насекомых согнать — пальма старая, обжили. Но другой, подходящей для меня, нет. Местные каждый раз наблюдают, удивляются — чего ору, мучаю себя. Видят, что больно. А я знаю, что если сейчас не поорать, потом много хуже будет. Спина это еще с Белоруссии — первый госпиталь, первая реанимация.