Станислав Дыгат: Путешествие

— Так или иначе, этот Эдуардо мне не нравится.

— Ах, какой ты смешной. Мне все безразлично с той минуты, как я тебя встретила. И моя болезнь, и Эдуардо, и даже отец. Но я хотела пойти в пансионат переодеться, и боюсь, что старик будет мне надоедать. Но ничего не поделаешь. Идем. Я переоденусь, и мы пойдем вместе обедать. Хочешь? Мы будем сидеть друг против друга, будем пить граппу, и ты наконец что–нибудь расскажешь о себе, потому что до сих пор говорила только я.

Она взяла его под руку, и они пошли наверх. Всю дорогу они молчали. Наконец Патриция сказала:

— Так долго ничего не говорить — это все равно что сказать очень много. Правда?

— Правда. Но я хочу слышать твой голос.

— Я думала, ты устал. Я ужасная болтунья.

Они снова замолчали, а потом снова заговорила Патриция.

— Ты сказал, что мы никогда не будем счастливы?

— Я не думаю, чтобы мы могли быть счастливы. Слишком поздно.

— Слишком поздно, — сказала Патриция. — Почему слишком поздно? Между нами есть какая–то тайна. Ты не можешь рассказать мне обо всем?

— Никакой тайны нет. Но рассказать обо всем невозможно. Нас разделяет пространство, время, разделяют тысячи малых и больших вещей, которых ты не смогла бы понять, если бы я тебе о них рассказал, потому что ты для этого слишком молода. Для чего об этом говорить? Разве не достаточно того, что мы вместе? Время остановилось для нас. Не знаю, что будет через пять минут, и меня это не интересует. Время измеряется только настоящим.

— Да, — сказала Патриция и прижалась к его плечу. — Я не должна спрашивать тебя об этом. Мы счастливы, и никто у нас этого не отнимет. Правда? То, что существует в эту минуту, будет существовать всегда, что бы с нами ни случилось. Ничто, никто и никогда не отнимет у нас этого! Повтори!

— Ничто, никто и никогда не отнимет у нас этого, — повторил Генрик, и Патриция засмеялась. Она прижала свою руку к его лицу и поцеловала его в губы.

Они шли в туннеле, образованном розовыми кустами, а может быть, какими–нибудь другими кустарниками, и вышли на площадку, на которой был красный трехэтажный дом с зелеными шторами и белой надписью на фронтоне: «Аlbergo pensione Regina>>

— Спрячься в этих кустах, там есть скамейка. А я забегу к себе в комнату и быстро переоденусь, — сказала Патриция.

— Ты меня стесняешься? — спросил Генрик. Я хотел посмотреть на Эдуардо.

Патриция задумалась на минуту, кусая губы.

— Знаешь… Зачем тебе это?

— Отец запрещает тебе встречаться с мужчинами?

— Нет, почему? Но… ну, будь послушным, подожди здесь.

Она пошла к дому, а Генрик вернулся в туннель из роз. Ему было неприятно. Сделав несколько шагов Патриция обернулась и, улыбаясь, помахала ему рукой. И вдруг, как бы под влиянием неожиданного решения, стремительно бросилась к нему, повисла у него на шее и начала целовать его, болтая ногами в воздухе.

— Ну идем, идем. Идем, глупый. Думаешь, я тебя стыжусь или боюсь Эдуардо или кого–нибудь другого? Думаешь, что кроме тебя меня что–нибудь на свете интересует?

— Но правда, лучше я тут подожду. — Идем, упрямец надутый, идем.

Она слегка подтолкнула его, и они пошли в сторону пансионата. Перед пансионатом стоял пожилой мужчина в ливрее, он был похож на камердинера из плохой пьесы в хорошем театре. Должно быть, он был близорук, потому что, когда увидел приближающихся Патрицию и Генриха, долго надевал и снимал очки, щурил глаза, пока с криком негодования не побежал к ним навстречу.

— Синьора Патриция, господи, что же это вы устраиваете? Синьор директор уже третий раз звонит из Милана, а я не знаю, что с вами, и должен выкручиваться. Вы не обедали и… Прошу прощения, — обратился он к Генрику, — но мне поручено опекать синьору Патрицию, и, клянусь вам, это не легкий хлеб.

— Я бы охотно вас заменил! — улыбнулся Генрик.

— Ну, правда, Эдуардо, не сердитесь на меня и не высмеивайте меня. Мне не два года.

— Если бы синьор директор хотел это понять.

— Пожалуйста, скажите отцу, если он еще раз позвонит, что приехал двоюродный брат Марты и я поехала с ним на Анакапри.

— Ах, этот синьор — двоюродный брат синьоры Марты! — Эдуардо почтительно поклонился.

— Подожди, — сказала Патриция, — я сейчас приду. — Она побежала в пансионат, и Эдуардо пошел за ней, что–то бормоча себе под нос.

«Вот как, — подумал Генрик, — капризная судьба превратила меня в двоюродного брата Марты».

Не прошло и пяти минут, как Патриция выбежала из пансионата. На ней было черное вечернее платье с большим вырезом, на плечах белая шаль, она бежала легко и, не останавливаясь, схватила Генрика за руку и быстро потянула за собой.