Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон

Концерт начался не в актовом зале общежития, а прямо на лестничной площадке, в коридоре. Дока терзал гитару как заправский лабух, он обладал исключительным чувством ритма. Ребят из ансамбля облепили молоденькие девушки, звонкими голосами они подхватывали мелодию, которую задавали музыканты, и доводили ее до конца самостоятельно. Оставалось только подыгрывать. Одна из подружек, давно набивавшаяся в друзья, в этот день особенно плотно прижималась к Доке. Когда подоспело время садиться за накрытые столы, она опять оказалась рядом. В этот раз Дока разрешил себе отвязаться по полной программе. Вместе с подружкой он опрокидывал одну рюмку водки за другой. Затем все выходили в коридор, пели, плясали, смеялись, обнимались, и снова возвращались к уставленному спиртным с закусками столу. Дока видел, что является центром внимания, можно было приглашать любую девушку, ни одна не отказала бы в близости. Но поначалу прибившаяся подружка не спускала с него зорких глаз. Скоро он почувствовал, что перебрал лишнего, голова стала покруживаться, пальцы захватывать не те струны. Никто не обращал на фальшивую игру внимания, лишь бы любимые всеми лабухи присутствовали на празднике. В конце концов ему пришлось передать гитару более трезвому парню и включиться в общее веселье. В какой–то момент он с подружкой оказался зажатым в темном углу просторного коридора. Ощутил вдруг, как приникла к нему она разгоряченным телом, как подставляет пылающие щеки и сама жадно ловит его губы. Голова закружилась еще больше, ноги стали ватными. Вместо сексуального возбуждения изнутри поднялась мутная волна тошноты. Борясь с нею, Дока вяло отвечал на страстные поцелуи. Девушка вжималась, мяла и тискала его, а ему нечем было дышать. Наконец, он оторвался от стены, устремился по коридору в поисках туалета, или хотя бы мусорной урны. Подружка не отставала ни на шаг, наоборот, сама показала дверь в туалетную комнату. Когда отблевался и вышел, снова прильнула всей ладной деревенской фигуркой, не обращая внимания на потеки рвоты на его рубашке. Не в первые Дока подумал о том, что пьянка и секс несовместимы, сколько случаев было упущено из–за обычного неумения держать себя в руках, сосчитать не представлялось возможным.

Вот и сейчас он осознавал, что девушка заведена, ее не следует уговаривать, а нужно брать голыми руками и тащить в какой укромный уголок. Он бы давно и с удовольствием это сделал, если бы не новые спазмы категорически отвергавшего спиртное не в меру желудка. Прислонившись к прохладной стене, позволил подружке все, что ей хотелось в данный момент. Но девушке этого оказалось мало, схватив за рукав рубашки, она увлекла его за собой вниз по лестнице, в длинном коридоре завернула за угол, устремилась к одной из дверей с намалеванными белой краской большими цифрами вверху. От быстрого бега у Доки вновь начались приступы рвоты. Рассуждать было некогда, к тому же, туалета поблизости не оказалось, и он срыгнул прямо на кучу мусора в углу. Она и в этот раз терпеливо засуетилась рядом, поддерживая ему голову, вытирая платком рот. А когда он распрямился, снова потащила к заветной двери. Наверное, в комнате она жила, потому что в кармане платья оказался ключ. Открыв замок, вошла в темное пространство, не выпуская из пальцев его рубашки, другой рукой включила свет. И сникла сразу, резко и безнадежно, словно наткнулась на непреодолимое препятствие. Немного протрезвевший Дока приподнял тяжелую голову, осмотрелся вокруг. С обоих сторон большого чистого помещения выстроились по три в ряд шесть аккуратно заправленных белоснежными простынями с белее снега наволочками на небольших подушках железных койки. На одной из них, свесив ноги в ботинках на пол, негромко похрапывал молодой парень. Как и Дока, он, скорее всего, был пьяным в умат, потому что безвольно разбросанные кисти рук тоже болтались в воздухе. Потоптавшись на месте, Дока решительно выключил свет, привлек подружку к себе. Ощутил, как из собственного рта пахнуло запахом рвоты, а в глазах заплясали разноцветные круги. Он устоял, поводив губами по пышной копне волос, настойчиво подтолкнул девушку к одной из кроватей. Вся какая–то опустошенная, она не сопротивлялась, вяло чиркая туфлями по полу. Лежа на кровати позволила обнажить груди, поцеловать соски, погладить ладонью между ног. Дальше продвигать руку не следовало, она оборвала попытки нащупать резинку от трусов решительно, словно за резинкой этой находилась ее душа.