Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон

— Без разницы. В действующей армии диких чеченцев называют благовоспитанными чехами. Вообще абсурд, страна абсурда…

— Я тоже абсурд, — выпустив струйку дыма, насмешливо хмыкнула женщина.

— Прости, опять к слову. Нет, конечно, не из лоскутников, из своих доморощенных, жадных потомков скифовых–сарматовых. По Блоку. Думаю, это они накручивают цены, у поставщиков ставки стабильны столетиями.

— Тогда чем занимались твои ревизоры?

— Тем же, они из одного теста. Разве ты не в курсе, отчего рассыпаются мощнейшие фирмы? Растащат, по быстренькому обанкротят, и в воздухе зависает сверкающая морозная пыль лэйбла. Дохнул теплом — вода.

— Здесь ты прав, мы не Европа, — согласилась собеседница. — Лет на двести нам бы подошел пиночетовский режим. Как американцы не достают до сего дня старика, все–таки, поступок его вызывает заслуженное уважение.

— Муссолини, Франко, Пиночет, греческие черные полковники знали, какой строй необходим именно их народу. Поэтому, те страны, как Россия при Сталине, в диктаторское правление процветали. Странные эти масоны. Если людям живется лучше при режимной власти, зачем навязывать демократические свободы. Они не работают все равно.

Неопределенно хмыкнув, молодая женщина сняла присевшую на серебряное изумрудное колье белую пушинку. Зелеными холодными брызгами отозвался на последний угасающий луч солнца охвативший запястье массивный изумрудный браслет в оправе из почерненного серебра. Погасив окурок в пепельнице под медузу, она протянула руку к бутылке с вином. Напиток окрасил стенки фужера в темно красный цвет, превратил его в хрустальный сосуд, внутри которого заколыхался жидкий рубин. Наверное, так в разливочных ковшах играло тенями стекло, которое сварили для кремлевских звезд. Из него отлили заготовки для лучей, после их вставили в оправы. Сами звезды сделали символами народившейся республики рабочих и крестьян. Получалось, что и пролетариату не чужды оказались буржуазные причуды.

Отпив несколько глотков, женщина отставила фужер. Скосив продолговатые глаза на занятого мыслями собеседника, сверкнула зеленью зрачков по направлению к утопающему в темном бархате неба городу. Кое–где высотки обрядились в редкие золотинки, на плоских крышах засветились красные сигнальные фонари. Столица погружалась в поднимающиеся снизу мощные световые волны. Скоро над мегаполисом одуванчиком зажелтеет нестойкая заря, и начнется новая жизнь. Ночная. Ведь само земное бытие состоит из двух половинок — из жизни и смерти — которые тоже подразделяются на бесконечное число разноопределяющих близняшек. Добро и зло, любовь и ненависть, богатство и нищета. И снова щедрая палитра сольется в единое целое. Везде и во всем — в мир. В обыкновенный хрупкий мир, который вокруг. Это его нужно беречь как зеницу ока, за него бороться, им дышать.

Бездумно заведя за ухо светлую прядь, женщина разгладила складку на скатерти. Грустно усмехнулась своим мыслям — жаль, что иногда мир был незаслуженно жесток.

— А все–таки, с чего ты взяла, что погода испортится? — Прервав затянувшуюся паузу, протянул руку к выключателю на стене собеседник. Веранду залил ненавязчивый свет из нескольких развешанных по углам бра, не сделавший фон за решеткой ограждения темнее. — Ни ветерка. Тепло, кузнечики зацокали, бабочка, вон, закружилась вокруг плафона. Черно–бархатная глазунья

— Кузнечики куют глуховато. Ты не заметил? — вспорхнула ресницами женщина. — А бабочка… Что ж, этот вальс может оказаться для нее последним.

— Ну–ну, к чему такой пессимизм. Сейчас я встану и прогоню ее, эту махаонку.

— Она прилетит вновь.

— Вот именно, о чем мы не раз рассуждали. Кстати, штришок по теме. Припарковался к бордюру у перекрестка, собака, бродячая, у кромки то вперед сунется, то назад осядет — перебежать намерилась, а поток машин сильный. Наконец, под зеленый для пешеходов, прохожий потрепал по шее, позвал за собой. Перешли. Собака от перекрестка метров пятьдесят отбежала и снова к кромке.

— Самоубийца.

— Не знаю, не досмотрел. Но ты не ответила на мой вопрос.

— Почему? Кузнечики куют глуховато, ласточки концами крыльев чиркают по антеннам, солнце за лес закатилось красным.

— Убедительно. В природе ты не жила.

— Начиталась, — привычно поиграла глазами собеседница.

— И надолго она испортится?

— На несколько дней.

— Почему ты так решила?

— Комаров нет. К дождю они пропадают, — откровенно засмеялась женщина. Повертела в руках серебряную зажигалку. — Сводку погоды передавали. Решила проверить, сходятся ли народные приметы с научными наблюдениями. Сошлись.