Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон

— Он проляжет в нас Млечным путем, изредка давая знать о себе внезапными вспышками из прошлого, — подстраиваясь под ее походку, постарался поддержать поэтическое настроение спутницы мужчина. — И мы не перестанем восклицать — неужели все это было с нами!

Они покружили вокруг тоже украшенной сонмом тонких белых колонн знаменитой падающей башни, затем вошли вовнутрь, по узкой лестнице поднялись на смотровую площадку. Невысокий городок Пиза, утонувший в зелени деревьев, раскинулся перед ними как на ладони. Если бы не аккуратная разметка улиц и не чистота вокруг, жизнь в нем ничем не отличалась бы от жизни в таком же населенном пункте в России. Так–же по тротуарам спешили горожане, мигали огоньки светофоров, отделяя друг от друга жиденькие потоки автомашин, в лучах солнца сверкали окна и покатые крыши, создавая картину пожара. Но языки пламени были куда длиннее и жарче — они не тускнели от грязи, смрада и туч пыли, накрывавших российские города и села всегда.

И снова под широкие колеса немецкого лимузина упала ровная лента автобана, тихо шумел встроенный в обшивку кондиционер, из динамиков доносилась негромкая итальянская музыка. Пели Эльбано и Рамина Пауэр. Сочетание высокого, почти дисканта, тенора певца с бархатным, почти контральто, голосом певицы создавали атмосферу легкого напряжения, заставляющего прислушиваться к дуэту невольно. Женщина откинулась на спинку сидения, она бездумно водила пальцем по бедру, прикрытому тонкой материей летнего платья. Рядом с ней, опершись спиной на другой угол мягкого сидения, в отдыхающей позе возлежал ее спутник. Еще в начале пути он решил пересесть назад, проскользнув вслед за впорхнувшей в салон подружкой и заставив ту уступить часть территории. И теперь на ее лице изредка появлялась гримасса недовольства, принуждающая кидать жадные взгляды на вожделенную кнопку в переднем кресле, при нажатии на которую выдвигался небольшой столик с крохотным баром за ним. Наконец мужчина повернул голову в сторону спутницы и расслабленно произнес:

— Милая, ты не хотела бы выпить чашечку черного кофе с небольшой порцией коньяка?

Женщина покосилась на него подозрительным взглядом, сделала глотательное движение:

— Нет, дорогой, при такой жаре кофе с коньяком плохо действуют на нервы, — ответила она.

— По моему, в салоне не так жарко, — хмыкнул собеседник. — А глоток чудесного напитка только взбодрит и позволит наслаждаться прекрасными за окном пейзажами в полную меру.

— Где ты видишь пейзажи? — сердито отозвалась женщина. — От самой Пизы по бокам дороги тянется однообразная равнина с невысокими холмами гор вдали.

— Вот видишь, тебе уже пора принять допинг, иначе твои нервы не выдержат однообразия вокруг, — открыто ухмыльнулся мужчина. — Приготовить тебе чашечку кофе с коньяком, или ты найдешь в себе силы воздержаться до Флоренции?

— А почему это тебя так взволновало? — не выдержала завуалированного собеседником над ней издевательства женщина, заерзала на сидении, не зная, на чем остановить взгляд. — Кажется, ничем таким я тебя не зацепила.

— Шучу, милая, шучу, — затрясся в беззвучном смехе сосед. — Как только занял твое место, так сразу заметил, с какой жадностью ты поглядываешь на кнопку в спинке кресла. Вот и решил подзадорить, чтобы не так скучно было.

— Подзадорить… — пробурчала спутница. — Лучше бы пересел на эту сторону.

— Ты хочешь переползти сюда на ходу?

— Почему бы и нет, все равно за стеклами авто беспросветная скучища.

— Тогда размочи ее хорошим глотком терпкого коктейля, и все займет привычные места…

Они остановились в самом центре Флоренции и почти сразу окунулись каждый в свои проблемы. Ее спутник поехал в представительство своей фирмы просматривать деловые бумаги, она сразу направилась по набережной реки Арно к знаменитому мосту с построенными прямо на нем трех–четырех этажными жилыми зданиями обычного здесь красно–песочного цвета. Постояв на середине перекинутого через усыхающую реку еще в начале первого тысячелетия подобия каменного виадука, ощутив пальцами прохладу древнего чугунного литья ограждения с железными, спаянными словно свинцовым раствором, булыжниками под ногами, женщина окунулась в паутину прожаренных солнцем нешироких улиц. Прежде чем войти в старинное здание, в котором располагалась знаменитая галерея Уффици, она долго бродила по городу, не переставая восхищаться мастерством древних итальянских зодчих. Пройдя к центру города, полюбовалась четкими контурами разлинованной голубыми разводами белокаменной церкви Санта Кроче — Святого Креста с шести конечной звездой на фасаде и колокольней ввиде квадратного минарета за ней. Отмерив несколько улиц, остановилась напротив ажурного кафедрального собора Диото с высоченной башней колокольни Джотто с узкими окнами — бойницами и фигурками святых в нишах. Задержалась возле массивных золотых ворот с библейскими сценами из Ветхого завета на обеих створках баптистерия святого Иоанна Крестителя. Древнее строение было похоже на окруженную крепостной стеной основательную марокканскую мечеть или на индийский Тадж Махал, только без четырех минаретов по углам, но с элементами, какие присущи замкам крестоносцев. Главный вход в нее отделывал Гиберти, а когда закончил работу, великий Микеланджело назвал ворота «Вратами рая». Оглянувшись вокруг и заметив, что на выступе фундамента разлегся какой–то мужчина в потертой одежде, она все–таки решилась подойти к створкам и притронуться к покрытым золотом пластинам. Металл отозвался шелковой прохладой, словно солнечные лучи не нагревали его, а скользили по поверхности, заставляя последний гореть нестерпимым жаром. Потом была христианская церковь Санта Мария Новелла. Женщина прикасалась к стенам с ажурной лепниной, трогала постаменты причудливых памятников рядом с сооружением, она будто пропитывалась духом старины, исходящим от всего этого великолепия, насыщенного благородной жестокостью с имперским величием. Она чувствовала, что прошумевшие века отгородились от суетливой действительности застывшей в камне мелодией мятежных душ и понимала, что нынешним поколениям землян оставить после себя, кроме технического прогресса, будет нечего. Разум современника ужался до размера процессоров, глаза превратились в затянутые тиной стоячие болота, лишь души каким–то чудом еще откликались на грандиозные вокруг творения рук человеческих. Скорее всего, связь их была все–таки неразрывной.